«Жирофле-Жирофля». «Театр» 01.01.1922

Все хорошо, что хорошо кончается. Нужно было пройти через все изощрения и ухищрения символизма для того, чтобы придти к оперетке и утвердить себя в ней. «Жирофле-Жирофля» первая постановка Камерного театра, которая приемлемая как таковая: т е. вне его специфических уклонов. Художественный театр хотел облагородить оперетку—и только обескровил ее. Камерный сумел вскрыть истинную природу ее театральности. Искусство Камерного театра только на этом спектакле обнаружило свой подлинный облик. Это, очевидно, искусство самодовлеющей искусности.

Освобожденное от балласта какой бы то ни было идеологической значительности, - который мешал ему в «Ромео», в «Федре», в «Синьоре Формике», — оно приобретает надлежащую огнеупорность, как беспримесная игра. И поэтому ему необходима иррациональная стихия оперетты для того, чтобы показать себя во всю.

Не удивительно-ли, что этот театр, который все время применял маски и становился на котурны, так великолепно подсмотрел все ужимки опереточного волшебства? Он сумел пустить в ход и вращающиеся столы и необыкновенные качалки, и танцы на столах и приготовление пунша, и вскрывающиеся траппы, одним словом, весь ассортимент опереточных трюков. И все это с естественностью и непринуждённостью, позволяющими утверждать, что мы имеем в данном случае дело не с временным опытом театра, а с длительным устремлением его художественной воли.

Не подлежит ни малейшему сомнению, что Таиров разрешил, наконец, проблему оперетты на современном театре. Он использовал целый ряд приемов Мейерхольда (в «Рогоносце»), Вахтангова (в «Турандот») и главным образом, разумеется, своих собственных для того, чтобы показать, что все эти приемы, которые выдавались и выдаются некоторыми за своего рода театральную панацею, за универсальное лекарство от всех болезней, имеют применение и оправдание исключительно в пределах опереточного безумия.

Здесь я должен процитировать сам себя. Полгода тому назад я писал: «Оперетта могла бы быть последним прибежищем театральности. Она предполагает мироздание лишенным причинности, космос вернувшимся к первозданному хаосу. В ее царстве мы верим пению, как повседневному занятию человечества. Ее неправдоподобие убедительно, потому что оно никак не стремится оправдать себя. Опереточные заговорщики поют, — и нас это нисколько не смущает. Но в опере заговорщики представляются делающими серьезное дело, — и мешают немотивированностью своего пения серьезности дела».

Вот эта своеобразная неправдоподобность оперетты передана Таировым поистине превосходно. Когда у него в первом акте появляются пираты, их появление действует с необычайной убедительностью именно в силу своей полной немотивированное. И этот основной стиль опереточного легкомыслия выдержан Таировым до конца.

Из актеров выше всяких похвал Соколов. В нем наш театр имеет сильнейшее свое комическое дарование. Это актер совершенно исключительной способности к характерному. Многое напоминает в нем Макса Палленберга. Его Болеро совершенно законченный образ опереточного отца, раз навсегда завершенная фигура. Рядом с ним Уварова (Аврора) дала наиболее яркое воплощение опереточного комизма. Вот актриса, которая счастливо соединяет четкость рисунка с насыщенностью темперамента. Из остальных мне никто особенно не понравился. Хуже других были Королев и Миклашевская. Таиров — как режиссер, ушел уже целиком в оперетту. А его актеры, — и это относится главным образом к Коонен и Церетелли, —влачат еще за собою мертвый груз «камерности», — и играют оперетту как играли Гофмана. Очень мне не понравился Фенин. В нем еще слишком много «психологизма», слишком много «старанья» (внешнего, показного.). Он не играет оперетту, —он играет в оперетту.

Очень хороши зато хоры и, вообще, все массовые сцены.

Вот несколько замечаний, которые мне хочется набросать поеле черновой премьеры совсем наспех. Надобно еще было бы поговорить о Якулове. Но его декоративное разрешение оперетты настолько интересно и поучительно, что о нем необходимо говорить более Обстоятельно. Поэтому откладываю беседу о нем до следующего раза. Тем более, что о «Жирофле-Жирофля» придется еще писать, — когда первое впечатление будет проверено.