Вера Алентова: «Важна искренность, а не плакаты»

Театральная карьера актрисы Веры Алентовой неразрывно связана с Театром имени Пушкина. Она пришла сюда сразу после Школы-студии МХАТ, дебютировала в роли Райны в «Шоколадном солдатике» Бориса Равенских, сыграла во множестве ярких спектаклей и по сей день выходит на сцену в трех очень разных образах: основательницы «империи красоты» Хелены Рубинштейн («Мадам Рубинштейн»), милой старушки Генриетты Карловны («Семейка Краузе») и стильной и властной госпожи Аргант («Ложные признания»). В этом году Вера Алентова стала лауреатом в самой почетной номинации премии «Звезда Театрала» – «Легенда сцены».


– Вера Валентиновна, что для вас значит слово «легенда»? Кого вы могли бы причислить к легендам?

– Легенда… Наверное, это человек, который своей жизнью оставил такой яркий след, что он доходит до нас даже сквозь века. В каждой профессии – свои легенды. Что касается актеров, то Мария Ермолова для нас легенда, Аркадий Райкин. Для Вахтанговского театра легенда – Юлия Борисова, для Театра Пушкина, который находится в бывшем здании Камерного театра, – Алиса Коонен. Интересно про них читать – как они играли, какими их видели, какие эмоции испытывали от встречи с ними. Вообще, чем дольше я живу, тем больше легенд. Только сейчас это понятие стало таким размытым, увы.

– Недавно рассказали журналистам, что как раз вы слезам верите, и когда человек начинает рассказывать про свои несчастья, стараетесь помочь. Часто ли к вам обращаются за помощью? Можете, как актриса, определить, искренен ли человек в разговоре с вами?

– Иногда обращаются, конечно. Но чаще рассказывают о своих переживаниях, чтобы им посочувствовали. Искренни ли они в этот момент, отличить не могу. Но когда человек говорит тебе о горестных событиях, думаешь, что это, наверное, правда. Такого, чтобы заметила обман, не было. Я вообще человек доверчивый по своей природе.

– Вы серьезно относитесь к общению с журналистами, действительно готовитесь к разговору. Часто ли отказываетесь от интервью? Что должно быть в вопросах такого, чтобы вы отказали в общении?

– Муж называл меня «человек по имени Нет», но общения с журналистами это касалось в меньшей степени. От интервью я отказывалась в редчайших случаях. Даже вспомнить сейчас не могу. Просто всегда тщательно подходила к выбору издания.

– В стоп-листе желтые издания?

– Как правило. Я вообще их не понимаю… Столько вранья сейчас развелось в инфополе, что даже я, как человек доверчивый, прихожу в замешательство. Иногда в сетях такое про себя читаешь, что думаешь: «Боже, откуда это журналисты берут?». Тяжелое время, надо сказать.

– На интервью к своей дочке, Юлии Меньшовой, согласились бы пойти?

– После того, как она пригласила папу, ее очень часто просят пригласить маму. Но папа вскоре умер, и она это сложно переживает. Поэтому меня, я думаю, Юля не пригласит по этой причине.


– Вера Валентиновна, вы оказались в Театре Пушкина сразу после Школы-студии МХАТ, но желание уйти из театра у вас все же возникало – дважды. Что побуждало уйти и что заставило остаться?

– Меня не устраивала невостребованность. Сейчас я своим студентам говорю, что ожидание роли входит в актерскую профессию. Я это понимала и тогда. Просто время ожидания слишком затягивалось, и в первый раз я собралась уйти именно поэтому. Но выяснилось, что молодые артисты в других театрах тоже долго сидят без ролей. Их сразу после института как вводят в какую-то сказку, так они только ее и играют. Я подумала, что если приду в другой театр, то окажусь в том же положении. Решила еще ненадолго остаться в Театре Пушкина и правильно сделала, потому что потом роли посыпались как из рога изобилия. Я очень много играла! Второй раз хотела уйти из-за очень неприятной интриги. Не буду вдаваться в подробности. Я плохо разбираюсь в интригах. Доверчивость – это же встроенная функция. Мне сказали, и я поверила. Оказалось, обман. Это очень горько, но, увы, опыт ничему не учит.

– Долгое ожидание ролей можно назвать вашим первым разочарованием в профессии?

– Нет, у меня разочарования в профессии никогда не было. Я всегда понимала, что репертуар формируется из соображений выгоды для театра. Дать главную роль молодой актрисе – далеко не первостепенная задача. Но мне тогда казалось, что я жду уж очень долго, но когда пообщалась с сокурсниками, выяснилось, что по столичным меркам это норма.

– То есть вас, скорее, можно охарактеризовать как человека, не склонного к импульсивным поступкам, который долго взвешивает за и против, прежде чем что-то сделать?

– Конечно, я взвешиваю. Но жизнь так разнообразна, что иногда преподносит тебе сюрпризы, на которые приходится импульсивно реагировать.

– Книгу Каверина «Два капитана» вы называете своей любимой. Цитату оттуда: «Бороться и искать, найти и не сдаваться» – можно назвать вашим кредо в профессии?

–Да. Бороться важно, потому что вся жизнь – это борьба, как известно. И искать тоже очень важно. «Найти и не сдаваться» – значит искать дальше. Нельзя успокаиваться. Как только ты думаешь, что уже все понял в этой жизни и всему научился в профессии, то как творческая личность, как артист ты закончился. Меняется жизнь за окном, с ней меняется и зритель. Ты взрослеешь. Зритель в разных городах разный. И нужно внимательно прислушиваться к залу, то есть держать ухо востро.

– Если говорить о зрителях. Когда мы с вами беседовали года три назад, вы вспоминали Станиславского, который завещал актерам раз в пять лет перетряхивать свое «театральное бельишко» и думать, как играть для новой публики, которая приходит в зал, даже если это классика. О чем сегодня, на ваш взгляд, стоит говорить с театральной сцены и как это делать?

– Нужно говорить о любви к тому месту, где ты родился и вырос, о благодарности людям, которые тебя воспитали и сделали тем, кто ты есть. Меня огорчает, что сейчас слова «родина» и «отечество» стали такими замыленными, что им не придают большого значения. В нас, в старшем поколении, любовь «к отеческим гробам» и «родному пепелищу», как писал Пушкин, встроена. У нового поколения она не так развита. Часто читаю, как много претензий к родителю. Но даже если твои родители в чем-то ошибаются, ты не должен переставать их любить и быть им благодарным, тем более – в них плевать. Как говорить?.. Искренне. Мы можем стоять по разные стороны баррикад и не соглашаться друг с другом, но если вы искренне верите в то, о чем говорите, то я могу уважать вашу точку зрения, хоть и искренне верю в свою, абсолютно иную.

– То есть учить людей быть более терпимыми друг к другу?

– В условиях мирных – да. Но когда у людей в боевых действиях погибают близкие, терпимости становится меньше, и это понятно.

– Снова апеллирую к нашему прошлому интервью. Тогда вы сказали: «Сейчас один бог знает, где правда». Собственно, эту фразу мы вынесли тогда в заголовок. Как вам кажется, стали ли эти слова сейчас звучать актуальнее?

– Как раз нет. Сейчас, наоборот, стало ясно, что мы что-то упустили. Как оказалось позволительным так относиться к своей стране? Как мы, старшие, этого не заметили? Лишь бы мне было хорошо – такое потребительское отношение очень обедняет человека. Его нужно с детства научить думать и иметь собственное мнение. Стать частью толпы или стада – вот что для человека должно быть неприемлемым. Общество рождает лидеров. От каждого понемногу хорошего, умного, достойного, честного, справедливого – вот и сложился лидер. Но важна искренность, а не плакаты. Причем искренность должна быть талантливой, потому что бесталанная искренность губительна. Вещи, к которым лидер призывает людей, должны быть согреты его сердцем.

– Верить в то, к чему призывает?

– Безусловно. Но не только верить на уровне эмоций, но и разум подключать. Эмоциями людей можно увлечь совсем в погибель. Важно соотнесение разума и эмоции, очень важно.

– Стал ли зритель в зале более эмоциональным? Легче ли его растрогать или рассмешить?

– Мне так не кажется. Поскольку я давно служу в театре, помню трудные времена. У всех театров они бывают. В трудные времена были трудные залы. Это все нужно было пережить театру и зрителям, которые приходили сюда. Каждый по-своему переживал свою боль, ненужность и так далее. Поэтому большой разницы сейчас я не замечаю. Сегодня люди более сытые и, наверное, поэтому более открытые, активные в выражении эмоций.

– Когда я готовилась к интервью, у меня сложился такой портрет Веры Алентовой. Это перфекционист в работе, человек любопытный, много думающий и наблюдающий. Это человек с очень развитым чувством собственного достоинства, с особым чувством справедливости, но при этом человек закрытый. Это актриса, вся жизнь которой подчинена театру. Согласны ли вы с такими характеристиками и чего в этом описании, на ваш взгляд, не хватает?

– Не понимаю, что такое «особое чувство справедливости». По-вашему, справедливость бывает особой и не особой? Я думаю, что справедливость – это нечто определенное, и она отдельно от нас стоит, как некая константа. Самому про себя говорить сложно, а со стороны все видят по-разному. Иногда даже награждают теми качествами, которых, как мне кажется, вообще нет. Вы нарисовали очень симпатичный портрет, мне добавить совершенно нечего.


– Вера Валентиновна, что такое театр для вас? Это способ познания жизни или возможность немного отгородиться от реальности?

– Ни то, ни другое. Театр для меня есть настоящая жизнь. Люди сидят и в реальном времени смотрят историю про себя, понимают, что они сталкиваются с теми же проблемами, живут теми же эмоциями. Поэтому даже классику надо играть современно. А это возможно, только когда ты живешь в этом мире, когда ты слышишь и видишь людей вокруг.

– Вы всегда стильно и женственно выглядите, деликатно работаете с трендами в своих образах. Расскажите, сами держите руку на пульсе модных тенденций или есть кто-то, с кем советуетесь?

– Мы жили очень скромно, поэтому маме приходилось придумывать для меня наряды. Она перешивала свои вещички на меня. Потом я из своего что-то переделывала для Юли. Мне никто никогда не требовался, я всегда справлялась сама. Для любой женщины естественно желание хорошо выглядеть. Она открывает свой шкаф, где нечего надеть вне зависимости от количества вещей, и примеряет, что с чем сочетается. Лучше эта блузочка или та, а какая сюда юбочка? Такая встроенная во всех женщин функция.

– Не во всех. Есть женщины, которым, кроме условных водолазки с джинсами, ничего не нужно.

– Когда у тебя публичная профессия, ты просто обязан стараться хорошо выглядеть, потому что на тебя смотрят, узнают. И всегда в джинсах и водолазке ты быть не можешь.

– Необходимость постоянно держать высокую планку: хорошо выглядеть, быть актуальным в ролях, достойно проходить через жизненные сложности – это много сил отнимает?

– Ничуть. Это естественное существование, привычка. А она, как писал Пушкин, замена счастью.

– Правда ли, что лучшим стимулом держать себя в хорошей форме всегда было то, что в театре костюмы никто ради вас перешивать не будет?

– Будут обязательно, это входит в их обязанности. А в обязанности актера входит остаться в той же форме. Спектакль задумывался на твой определенный внешний вид, и сколько бы он ни шел, ты должен быть таким, каким тебя задумал художник.

– Как предпочитаете передвигаться по Москве, когда едете по делам – быть самой за рулем или делегировать это водителю, чтобы заняться более важными делами – повторить текст, например?

– Я вожу сама, мне удобно передвигаться по городу в своей машине. Особенно, если ее есть куда поставить. Конечно, пробки, но я же не одна в них стою. Когда за рулем кто-то другой, не могу расслабиться. Поскольку я сама водитель, все время слежу за дорогой, другими делами заниматься не получается, как себя ни настраиваю. Но стараюсь не подавать вида.

– Насколько вы активный зритель? Какие фильмы/спектакли посмотрели в последнее время и что зацепило?

– Три года назад умер Володя, и я ничего нового с тех пор не смотрела. Это не то чтобы траур. Просто мы всегда ходили с ним вместе, и после его ухода мне надо привыкнуть, что я теперь одна. В этом сезоне пытаюсь начать что-то смотреть.


– Вера Валентиновна, вы можете сделать замечание партнерам по спектаклю, если вам что-то кажется ошибочным?

– Никогда. Я актриса и не считаю возможным делать замечание, даже если что-то кажется неверным. Это право режиссера.

– Но когда с партнером играете сцену, и она не выходит из-за того, что он делает что-то не так?

– В таком случае – разумеется. Но это совсем другое. Знаете, есть актеры, которые любят советовать: «Сделай так, тогда будет лучше». На мой взгляд, это недопустимо. Потому что у каждого актера своя внутренняя жизнь, каждый, кто окончил институт, имеет право на свое понимание как ему играть и обойдется без советчиков.

– Если кто-то из молодых артистов подойдет и попросит совета?

– Если меня попросят, я с удовольствием помогу. Когда кто-то мне очень понравился в роли, я обязательно скажу: «Ты замечательно играешь!». Это всегда окрыляет.

– Вы набрали новый курс во ВГИКе, уже с Юлией. Чему самому главному хотите научить студентов?

– Тому же, чему учили нас – искренности на сцене. Без всякой показухи, понимаете? Первое, что я им говорю: в эту профессию нужно прийти с доверчивостью трехлетнего ребенка. Чтобы верить в обстоятельства, только тогда зритель вам поверит. За четыре года удается внедрить это в их головки. Последний курс, который мы с Володей набрали, весь устроился по московским театрам. Это огромная редкость, чтобы все 14 человек оказались при деле. Обычно в театры с курса попадают два-три молодых артиста максимум. Театры же все укомплектованы, а главные режиссеры воспитывают своих студентов в институтах. Устроиться очень сложно. Я счастлива, что так удачно складывается их жизнь. У меня к ним было особое отношение. Они все очень способные ребята.

– Вы говорите, что артистам хорошо бы работать по профессии в региональных театрах, если закрепиться в Москве не получилось. Это лучше, чем ждать. А вдруг выпускник окажется в театре со слабым художественным руководителем и режиссерами? Собьет себе вкус?

– Сложно говорить на пальцах… Мне тоже приходилось сталкиваться со слабыми режиссерами за свою длинную жизнь. Это нормально. У каждого свой путь. Если человек собьется с пути, значит мало силенок. Если поймет, что ему не хватает навыков, пусть почитает Станиславского, Мейерхольда или еще кого-то, пусть съездит в Москву на хорошие премьеры. Кто ищет – тот всегда найдет, как встать на правильный путь.

– Приглашают ли студенты, которые распределились по театрам, вас на свои премьеры?

– Конечно. Я недавно была на иммерсивном спектакле своего студента. До этого ходила к другому выпускнику на моноспектакль. Они меня приглашают, и я с удовольствием хожу, когда могу. Спрашивают мое мнение, и я им говорю все, что думаю.

– Во время обучения вы строгий преподаватель или понимающий?

– Скорее, понимающий, потому что знаю, как трудно вскарабкаться в эту профессию. Поначалу, когда студентов просишь что-то сделать, а им неловко, они прикрываются цинизмом, улыбкой. Но все это можно мягко сбить. Как это здоровенный парень 17 лет с широченными плечищами будет бабочку изображать? Неудобно. Но готовность сыграть любую роль – это вход в профессию. Нужно приподнять холст, чтобы увидеть за ним золотой ключик. Для каждого нужно найти свой ключик и уважительно отнестись к тому, что в каждом из них рождается, ценить это и растить.

– Мы с вами говорили накануне презентации вашей книги. Тогда вас тревожило, как ее примут читатели. Получили ли отзывы, которые вас порадовали или удивили?

– Все отзывы хорошие. Но реакция, которая меня особенно радует – четвертое издание книги за два с половиной года. Она востребована – это самое главное.

– Если перейти на язык цифр, какой общий тираж за четыре издания?

– 12 тысяч печатных экземпляров. По нынешним временам это много. Насколько я знаю, книгу читают и в электронных форматах на разных сервисах. Скоро еще выйдет аудиокнига.


– Не было ли страшно откровенно рассказывать про свою жизнь для большого количества читателей? Что сподвигло написать автобиографию, поскольку вы долгое время не решались?

– Впервые мне предложили написать книгу, когда фильм «Москва слезам не верит» вышел на экраны. Мне тогда было около 40 лет, и я вообще не понимала, про что мне писать. А в этот раз нам одновременно с Володей предложило издательство «Эксмо» выпустить наши автобиографии, каждый – свою. Сама бы я не решилась написать. Моя вышла раньше, его книгу уже выпускала я. Когда ты соглашаешься что-то сделать, то у тебя это в подкорке сидит – ты же согласился. И невольно начинаешь думать, что было бы интересно людям, вспоминать. Я даже что-то ночью вспоминала и записывала в блокнотик, который всегда лежал рядом. Насчет откровенности. Если берешься писать книгу, то пиши откровенно! Ты сам себе редактор, и об особенно личных моментах можно умолчать, если их не пропускает твой внутренний цензор. Но когда начинаешь что-то придумывать, это уже не автобиография. Еще живы те, о ком ты пишешь, и они могут сказать: «Что ты тут такого наговорил? Ничего этого не было!». Искренность – самое главное. Будь то искренняя любовь или нелюбовь. Они одинаково важны.

– Многое ли не вошло в книгу? Что ваш внутренний цензор не пропустил?

– Нет, абсолютно все вошло. Книга получилась очень большой, я даже не предполагала, что она такой будет.