Top.Mail.Ru
«Бесстыдника накажем и повесим» | СМИ о Московском драматическом театре

В канун начинающегося юбилейного года Шекспира афиши Москвы пополняются премьерами по пьесам великого Барда. Вслед за «Отелло» в «Сатириконе» последовала постановка Деклана Доннеллана «Мера за меру» в Театре имени Пушкина. Любимый английский режиссер не в первый раз работает с русскими артистами. В этом спектакле ему удалось объединить злободневность мысли и лаконизм средств, легкое дыхание и глубину. Хронотоп постановки Деклана Доннеллана можно определить как «здесь и всегда». Сценограф Ник Ормерод повесил над сценой шеренги ламп и выстроил красные кубы, которые, поворачиваясь, дают возможность увидеть тайны Вены: молящуюся монашку, проститутку, развлекающую клиента, арестанта в своей камере. Между кубами, как между городскими постройками, мечется толпа. Толпа горожан в «Мере за меру» – отдельный и важный персонаж. Она движется, пульсирует, вальсирует и кружится в хороводе, из нее выступают и в нее обратно прячутся герои. Толпа – тот самый образ народа и хора, венской гуляющей публики и наших с вами сограждан.

Приметы дня сегодняшнего – в униформе городских стражей порядка, в прикиде уличной проститутки и ее сутенера, в строгих костюмах и галстуках официальных лиц.

Перевод Осии Сороки придает речам шекспировских героев современный ритм, но при этом никак не вульгаризирует ни смысл, ни строй речи. Возникает странное чувство. Ты явно слышишь дебаты дня сегодняшнего – о необходимости ужесточить и покарать (или, наоборот, вспомнить о милосердии и о толерантности). Но диспутанты как-то вдруг и резко выросли и обрели мудрость. Как правило, актуализация классики приводит к тому, что ты жалеешь о так внезапно и бесповоротно поглупевших и уменьшившихся любимых героях, вдруг растерявших весь свой словарный запас, перешедших на язык наших деятелей из Думы или пацанов из подворотен. Персонажи в «Мере за меру» Доннеллана рассуждают на темы суда и тюрьмы, упадка нравственности и необходимости ужесточения наказаний всем нарушителям, которые сейчас треплют везде и все кому не лень. Но обсуждают их на уровне Шекспира.

Деклан Доннеллан решительно вычеркнул практически всех глупых персонажей пьесы (сильно сократив ее комические сцены), оставив целый собор умников и остроумцев. Умен бездельник Лючио. Александр Феклистов с кошачьей ленцой и тюленьей грацией пытается отгородиться от новых суровых времен балагурством и солеными словечками: «Да ведь что ж это за безжалостность такая – лишать жизни за то лишь, что у человека гульфик взбунтовался и восстал?» Умен Герцог, решивший спрятаться от необходимости закручивать гайки закона и со стороны понаблюдать за действиями своего сменщика. Валерий Панков очень убедительно играет все фазы перемен в хозяине Вены, решившем поиграть в Гаруна аль Рашида и вдруг оказавшемся в самой гуще страстей и событий. Умен Анджело – калиф на час. Андрей Кузичев создает абсолютно живой образ крысы у власти: стертое лицо, стертые правильные слова и внезапной искрой – живое чувство к красавице-монашке Изабелле: «О Господи! Зачем же отхлынула вся к сердцу кровь моя, мгновенно обессилив мозг и тело, перехватив дыхание?» Он приникает к стулу, где сидела Изабелла. А потом, сняв белый чулок с ее ноги, целует узкую ступню…

Открытием спектакля стала Анна Халилулина – Изабелла. На нашей сцене давно не было такого неожиданного поворота темы женской притягательности. В ее Изабелле сексуальным, притягательным, манящим становится именно женский ум, искрящийся в пленительной оболочке девы-монахини. Она так лукаво-остроумна, так отзывчиво-сообщительна, так легко ловит нить любой мысли и так неожиданно ее парирует, что понимаешь и Анджело, и Герцога. Невыносима не та мысль, что эти губы будут принадлежать другому, но представление, что больше не услышишь этих рассуждений, неожиданных поворотов логики и высокого строя души рассуждающей. Именно Изабелла ведет главную тему спектакля, любимую тему Доннеллана.

Среди рассуждений о карающей руке закона, о грехе и возмездии она ведет тему милосердия, которое выше справедливости, прощения, которое должно вытеснить в сердце чувство мести.

В пьесе, названной «Мера за меру», лучший момент – тот, где Изабелла застывает, слыша слова Герцога о том, что неправедно казнивший ее брата Анджело должен за это сам пойти на казнь: «За око – око и за меру – мера».

Изабелла не знает, что брат спасен, и сейчас Герцог только испытывает ее доброту. Изабелла – Анна Халилулина стоит на авансцене, враз помертвевшая, с побелевшими скулами, и, сжав кулаки, просит: «Судите Анджело, как если б брат был жив».

Как всегда, у Доннеллана главная мысль подается с английской сдержанностью, почти в проброс, без всякого нажима и курсива. Эскалацию насилия, эскалацию мести и злобы, эскалацию взаимной ненависти может остановить только прощение, только милосердие, только желание и умение найти в чужой вине отголосок своей.

В сказочной шекспировской Вене злодейство разоблачено, влюбленные соединились, свадебные колокола плывут над городом. Спасенный Клавдио (Петр Рыков) обнимает Джульетту (Анастасия Лебедева) с ребенком. И даже не просыхавший от пьянства колоритный разбойник Барнардин (Игорь Теплов) задумался о душе и завязал. Финал так благостен, что кажется еще одной государственной нравоучительной театральной сценой (вроде той, что Герцог разыграл перед толпой с наказанием виновных). И только уведенный для наказания плетьми бормочущий Лючио – Александр Феклистов заземляет происходящее и напоминает, что стражники и розги никуда не делись, а скромно пережидают в стороне и ждут своего часа.