Про что нам барабанят на этот раз?

Наверное, можно с полным правом считать себя театроведом, и я сейчас не про диплом, когда сможешь определять режиссера спектакля по отрывку: узнаваемый стиль и соавторство с одним и тем же, своим, художником-сценографом, сложившаяся манера разговора со зрителем — то, что отличает, в том числе, Юрия Бутусова, одного из самых ярких представителей плеяды современных режиссеров среднего возраста. Его соавтор Александр Шишкин в премьере по Б. Брехту оставил сцену максимально пустующей, оформив планшет черными зеркальными плитами, и разбросав по сцене каменные глыбы-валуны. К финалу станет ясно, что это не просто камни, на которых «девушке в положении сидеть вредно», это и камни из мостовых, которые обычно идут в ход на баррикадах, это и кирпичи для берлинской стены, сооруженной в 1968, это оружие социал-демократов или пролетариата. И хорошо, если они служат по прямому своему назначению, как камни, на которых сидят. История, Брехт и Бутусов рассказывают нам, что в жизни все иначе.

Про то, что эта пьеса мало известна, потому, как из ранних, и мало у нас ставилась (лет десять назад в Et Cetera), вам расскажут, наверное, все вокруг. Про то, почему Юрий Бутусов ее выбрал, он, отвечая на вопрос перед телекамерами, уклончиво сказал: «Просто мне нравится эта пьеса!», – но каков вопрос, таков ответ. Почему снова Бертольт Брехт? Выбор материала режиссером — это такая тонкая материя, ведь в пьесе (романе) режиссер видит уже что-то свое, волнующее, или отвечающее на вопросы, задевающее и трогающее. Выбрал и …выбрал. Нам же, как и зрителям, предстоит наслаждаться. И разгадывать ребусы.

Итак, вам будет явлен театр, где женщины, мужчины — все актеры, а потому бессмысленен вопрос о том, почему мужчины играют женщин, а женщины мужчин. «Потому что, это театр», – заранее отвечает Юрий Бутусов, пожимая плечами. Его театр эмоциональный и музыкальный, изобилующий персонажами отвлеченными от действующих лиц, персонажами подыгрывающими, и что-то еще добавляющими к сюжету или тексту – иногда молча. Театр у Бутусова заставит вас разгадывать ребусы (и так всегда), будет вас бросать из горя в радость и тащить обратно, и мелодраматический сюжет он не зря называет комедией: зрители в зале хохочут, то тут, то там взрывы смеха, на фоне общей трагедии, на фоне зарождающейся революции и личной драмы одной отдельно взятой семьи. Синхробуффонада, зеркало сцены заключено в рамочку с огнями, как в кабаре, клоунский этюд о похоронах (вызвавший аплодисменты зала), музыкальные паузы, как отбивки между актами и даже занавес, как в эстрадных концертах, с выходом в освещенный центр актера на тридцать секунд с репризой «на этот раз без музыки». Театр за счет этих игрищ со зрителями, мгновенных переключений настроений, от слез и размазанной туши до диких веселых плясок, от крови, струящейся по лицу и телу, до песен Эдит Пиаф со сцены кабаре в строгом смокинге, театр у Бутусова живой настолько, что режиссерские ремарки во включенный микрофон дважды за спектакль, показались вписанными в перевод Егора Перегудова словами пьесы. Удачно вписанными.

Итак, господа, ближе к делу, как говорится: про что нам на этот раз барабанил Бутусов?

Разбавляя текст Брехта-Перегудова Пиаф, Prodigy и Пастернаком, а еще была «у попа была собака…», раскрасив лица актеров белой или красной краской, раздев актера Трибунцева, нарядив в красивые платья актрису Урсуляк, явив нам на сцене Бога и Черта, Чарли Чаплина и немецкие ценности разом (Kinder, Kuche, Kirche); отца, в ярости таскающего жену за косы, и отдающего дочь замуж за состоявшегося с финансовой стороны жениха, из лучших побуждений и чувств, конечно, из лучших… ; бросив под ноги влюбленным звездное небо разом, и оставив социал-демократам разбираться с их канонадой и булыжниками в мостовых рабочих кварталов, усадив нас перед телевизором с чаем, в финале устроив барабанную дробь и поклоны… Про что?! И, замечу, барабанил не просто так, а на крови: кровь из барабанов брызгала вовсю.

Сюжет семейной любовной драмы, взятый за основу, Брехт развивает на фоне событий 1919 года в Берлине, событий, которые получили название Январского восстания или «спартаковцев», а если проще, то это попытка коммунистов захватить власть по примеру уже свершившейся тогда советской революции: попытка эта выглядела, как череда забастовок рабочих, погромы в газетных кварталах и закончилась неудачей независимых социал-демократов. Главный же герой, Андреас Краглер (Тимофей Трибунцев) и это самое интересное в пьесе (!) в революцию кинулся не по политическим мотивам или разделяя принципы коммунистов, а с горя или с пьяну, но любовь женщины смогла вернуть ему разум, а тело его домой, к традиционным ценностям (Kinder, Kuche, Kirche), сиречь, к телевизору с чаем. Правда же любопытно? С осуждением ли Брехт описывает выбор героя не скажу, скорее отстраненно, но он его в «белую широкую постель» вместе с Анной отпускает. Но вот Бутусов в спектакле выбор этот, да и самого героя Андреаса, превращает сначала из солдата в человека, потом из человека на фоне масок в первых актах в черта в третьем, потом в очнувшегося снова человека в финальном. А историю любви делает чуть ли не центральной темой спектакля, и тем, что все погромы оставляет за кадром/за сценой или на спускающемся экранном полотне (зрителям покажут как строилась Берлинская стена в 1961 и развалины самого Берлина в 1945), и тем, что прекрасная Александра Урсуляк (Анна Балике) играет историю любви и выбора женщины так пронзительно, что какие уж тут революции, кроме этой, душевной?

Не давало мне покоя: зачем там на сцене Бог? Он мне еще и уснуть не давал после, благо актер Александр Дмитриев располагает к мыслям весьма не благочестивым своей наружностью. Тут самое уместное было бы замечание, красив, как Бог, ну, или о, майн гад!)

Ну, зачем там Чаплин, более-менее ясно: образ бродяги/пантомима/буффонада. А песни Эдит Пиаф? Микрофон на стойке, кабак, проститутки, традиционные … нет, тут не ценности, но штрихи. А вот Бог, в закатанных светлых бриджах, как на рыбалке, и терновом венке на голове, который может вдруг загореться лампочками (так у меня в детстве на елке гирлянда горела), превращая шипы в огоньки… и вот оседая, оседая.. вдруг стало так просто и ясно: Бог там, где люди творят непотребства. Чем страшней творят, тем он ближе. То стоит и смотрит, то танцует вместе с ними, то улыбается издалека, облокотившись на пианино, то вдруг даст герою прикурить — зажигалку протянет… А уж куда как страшней зло человеком выдуманное и регулярно практикующееся им же, зло по имени Война? И начинается спектакль со слов отца семейства: «Вот уж четыре года о нем ни слуху ни духу. Теперь уж он не вернется». Война проглотила главного героя, искалечила его жизнь, жизнь его невесты Анны, заставив ждать. Война превратила его в живой труп, и все уже махнули рукой и похоронили его в мыслях, оставив червям в Африке. И вот кульминация — труп возвращается в день помолвки Анны с Фридрихом. «Кто виноват?» тут не стоит ребром, а вот «Что делать?» Сразу несколько персонажей вопиют: отец — чего вы хотите? Жених — кто тебя звал, привидение? Анна — я была плохой (она уже беременна от Фридриха Мурка), где ты был четыре года?

Отвлекаясь от смыслов, надо несколько слов сказать про актеров театра Пушкина, которые покорили зал: обоих братьев Манке и Официанта играет миниатюрная Анастасия Лебедева, ей досталась роль проводника между зрительным залом и сценой, она озвучивает мысли смотрящих и сочувствующих Краглеру вслух: «…вы должны вернуть ему его девчонку!», – с милым акцентом. Иван Литвиненко (мать Анны), Сергей Кудряшов (Мари) и Вера Воронкова (Бабуш, Чаплин) прекрасно преобразились в своих героев. Отец семейства Балике Карл, девизом которого может стать фраза «женщина без мужа дурна, как самый богомерзкий кабак», сыгран великолепно Алексеем Рахмановым: седой, снимающий с себя скальп, кислотно-зеленый вдруг, и лохматый, в широченных в талии солдатских брюках-голифе с подтяжками (художник Александр Шишкин), или в наброшенной на голый торс шинели, по-своему но заботящийся о семье, получился очень и очень ярким персонажем. Осталось упомянуть уже работавшего с режиссером Бутусовым Александра Матросова (роль Фридриха), и кроме уже упомянутого номера с красным носом, у него в спектакле много хороших сцен.

Твидовый пиджак обывателя, вкупе с очочками и стоячим белым накрахмаленным воротничком, собака у ног и жена на коленях, под «Red Hot Chilly Peppers» послонявшись в рабочих кварталах, наш герой вернулся к Анне. И вот уже Андреас Краглер, заваривает чай и щелкает каналами телевизора. Тимофей Трибунцев, ухмыляясь, в унисон с режиссером вопрошает зрителей, в большинстве своем пьесы не читавших: «А на какой финал вы рассчитывали?», а барабанная дробь, вышедших на авансцену актеров, заставляет сердце стучать, а ноги отбивать ритм… Свой ритм. Каким бы не был ваш выбор, главное вы живы, не трупы. А построенная Берлинская (любая другая) стена, меж тем, тихо и беззвучно приближается к вашему дому. Нет, мы не трупы. Пока еще нет. Нет?