Top.Mail.Ru
ЮРИЙ МУРАВИЦКИЙ СОЕДИНИТ ГОЛЬДОНИ СО СКОМОРОШЕСТВОМ | СМИ о Московском драматическом театре
2 и 3 апреля в Театре им. Пушкина пройдут первые показы спектакля Юрия Муравицкого «Слуга двух господ. Russian edition». Режиссер переосмыслит пьесу реформатора европейского театра Карло Гольдони и соединит классическую итальянскую комедию масок с традициями русского скоморошества.

Историю о ловком слуге Труффальдино, ради денег работающем сразу на двух господ и прикладывающем все усилия, чтобы они не встретились, представит молодое поколение Театра Пушкина. В ролях – Назар Сафонов, Артем Ешкин, Валерия Елкина, Анна Кармакова и другие.

О работе над спектаклем, в котором соединяется комедия дель арте и скоморошество, а цирковое преобладает над театральным, режиссер Юрий Муравицкий рассказал «Театралу».

– Обратиться к «Слуге двух господ» было вашей идеей или предложением Театра Пушкина?
– Это было предложение Евгения Писарева. Я на него откликнулся не сразу, потому что для меня своего рода театральной иконой, каноном является спектакль Джорджа Стрелера «Арлекин – слуга двух господ». А спорить с каноном... Мне нужно было время, чтобы понять, как поставить эту пьесу. Когда возникла идея, я согласился.

– Спектакль представляет собой микс современности, русской народной традиции скоморошества и итальянской комедии масок. Почему и как вы их соединяете?
 – Комедия дель арте – это итальянская народная комедия, площадной народный театр. И в итальянской комедии масок очень сложно найти действительно новое, интересное, неожиданное решение, потому что сложно спорить с итальянцами на их территории. Но у нас в России тоже существовал свой уличный народный театр скоморошества, который очень долгое время был в немилости. А поскольку мы все люди современные и решили ставить спектакль с молодежью Театра Пушкина, то у меня возникла идея ответить на вопрос: «Какими могут быть современные скоморохи?» Как известно, скоморохи – это уличный площадной театр, который рассказывает разные истории. И почему бы русским современным скоморохам не рассказать историю, случившуюся в Венеции?

– Вы уже упомянули, что делаете спектакль с молодежной частью труппы Театра Пушкина. Расскажите, как работается с ребятами, есть ли сложности?
 – Сложности есть всегда, и тем более в нашем случае – мы делаем театр, который не вписывается в российскую традицию психологического театра. Но это сложности рабочего порядка. А вообще с ребятами работается легко, мне кажется, что они достаточно быстро смогли переключиться на такой режим работы. Это невероятно трудно, но у них получается.

Сейчас еще время такое… комедию репетировать очень сложно. Но, «Принцессу Турандот» Вахтангов тоже выпускал не в простой ситуации...

– Вы сразу решили, что будете ставить спектакль на молодых артистов?
– Мы обсуждали это с Евгением Писаревым. И, надо сказать, такое решение пришло не сразу. Просто мне показалось, что для реализации нашей идеи – поставить спектакль в духе современного российского площадного театра – потребуется много энергии, а такие вещи лучше делать с молодежью. Тем более в Театре Пушкина обновление – пришло несколько выпускников Евгения Александровича с его курса в Школе-студии. И вообще в театре много молодежи. А молодое поколение должно о себе заявить.

– Сам Евгений Писарев сказал, что вы с молодежью готовите «сущий балаган». Согласны с таким определением?
–  Да, безусловно. У нас, к сожалению, в стране слова «балаган» и «скоморохи» приобрели негативную, пренебрежительную коннотацию. Фразы типа: «Что тут за балаган происходит?!» – произносятся с явным неодобрением. Когда я актерам рассказывал концепцию спектакля и спросил: «Какими, на ваш взгляд, могут быть современные скоморохи?» – у них исказились лица. Потому что мы привыкли: скоморохи, одетые в дешевые атласные костюмы, появляются только на городских праздниках, где проводят какие-то конкурсы-шарады. Никакой глубины и традиции в этом, как правило, нет. Но есть группа людей, которые занимаются этническим театром, они называются «Окрутники». Их цель – разобраться в истоках этой народной смеховой культуры.

Мне эта тема вообще кажется очень интересной, и я достаточно давно ей занимаюсь – моей дипломной работой на режиссерском факультете был спектакль «Блоха» по пьесе Замятина, где как раз серьезно исследовалось что такое русский уличный театр и русская театрально-карнавальная культура. На мой взгляд, в этом всем есть какая-то мощная энергия, я бы сказал, языческая. Хотя театр вообще дело языческое – в Европе он возник из языческого культа.

– Вы выпускаете спектакль вместе со своей постоянной командой: художницей по костюмам Галей Солодовниковой, композитором Луи Лебером, художником по свету Сергеем Васильевым. Вам комфортнее работать с уже проверенными партнерами?

– У нас есть еще сценограф Катя Щеглова и мой ассистент Даша Авратинская. Они тоже моя постоянная команда. Такой выбор связан с тем, что мы очень хорошо понимаем, чувствуем друг друга. В работе у нас возникает процесс совместного творчества, когда не я один тут что-то придумываю. Это нормально, мне кажется. Кроме того, все люди, о которых я сейчас говорю, не боятся экспериментировать. А наш «Слуга двух господ» – это авантюра, конечно. Когда я рассказал Гале про концепцию, она ответила, что это невероятно сложная, но интересная задача. Мы все как художники можем расти только на сложных интересных задачах. Иначе, о каком нашем личном развитии может идти речь? О каком развитии театра? Театр – это всегда исследование новых территорий.

– На каком этапе готовности сейчас находится спектакль?
– Если говорить грубыми терминами, то «болванка» уже сделана. Сейчас начинается самая сложная и трудоемкая работа – нужно все отшлифовать и дополнить. Но это только звучит так просто. Работа в спектакле не столько театральная, сколько цирковая. Это отработка пластики персонажей, их взаимодействий, традиционных для народного театра вещей – пластических этюдов, акробатических номеров, скетчей и трюков, которые прописаны в пьесе. Например, знаменитая сцена, когда Арлекин одновременно накрывает на два стола – это серьезный вызов для любого режиссера, как немая сцена у Гоголя. Потому что любой человек, который более-менее разбирается в театре и знает его историю, придет и прежде всего подумает: «Как же решена эта сцена?»