Всё, что касается души, проходит сквозь время

Заслуженный артист России Владимир Майзингер, ведущий артист Театра имени Пушкина, много играет не только на родной сцене, но и в других столичных театрах. «ЛГ» побеседовала с ним о недавних ярких премьерах, порывах души, которую нужно постараться понять, времени и людях.

– Владимир Александрович, в феврале Олег Пышненко вы¬пустил спектакль «Человек и джентльмен» по ранней пьесе Эдуардо де Филиппо. Сыграть комедию положений с непрерывным потоком сменяющих друг друга мизансцен архисложно. Но артистам Театра имени Пушкина это всегда удаётся на славу! Вы исполняете роль комичного комиссара Лампетти, в котором можно узнать стражей порядка из итальянских фильмов 50-х годов. Как вы нашли ключ к этой роли?

– Я не настраивал себя на то, чтобы сыграть правдоподобно именно итальянского полицейского. Наш худрук Евгений Александрович Писарев – человек, превосходно владеющий жанром комедии и вообще театральностью, которая предполагает зрелищность, солнечное и яркое восприятие всего того, что происходит на сцене. Олег Пышненко – представитель Щукинской школы и тоже чувствует юмор. Я же большой любитель итальянского неореализма – как раннего, так и позднего Феллини. Во время репетиций я всем советовал посмотреть его первый фильм, который он снял вместе с Альберто Латтудой, «Огни варьете». Сюжет во многом пересекается с пьесой де Филиппо. А поскольку я постоянно пересматриваю фильмы этой эпохи, читаю об этом времени, всё в сумме помогло мне в работе над ролью комиссара Лампетти. Пьеса написана совсем в другое время, в 1922 году, когда пришёл к власти Муссолини. Но мы вслед за автором ушли от социальности. Если вспомнить Висконти, то свой дебютный фильм «Одержимость» он снял в 1943 году, в разгар войны, но картина совсем не об этом.

– В спектакле зрительское внимание сконцентрировано на взаимоотношениях внутри театральной труппы как квинтэссенции мира. Такой же приём мы видим во «Влюблённом Шекспире». Уход от конкретного места и времени был одной из ваших задач?

– Да, всё могло произойти когда угодно. Мир проявляет себя через призму театральности и в нашем спектакле «Багровый остров» по Булгакову. Это близкая нам тема. Театр говорит о мире, а мы – о театре, который говорит о мире. Мы – артисты, люди кочующие, несерьёзные, кажущиеся порой лицедеями-скоморохами, а с другой стороны – мы испытываем гордость за профессию... От подобной дуальности не уйти.

– В «Зойкиной квартире» вы играете одну из центральных ролей – всесильного директора треста тугоплавких металлов Гуся-Ремонтного. Как вы для себя объясняете, почему он теряет хватку и становится жертвой интриги?

– Он – типичный представитель чиновничьей советской среды, человек очень практичный, ведущий упорядоченную жизнь. Я хотел понять, что происходит с моим персонажем, когда он по-настоящему влюбился. Суть не в том, что он нашёл себе любовницу, у него «поехала крыша». И в последнем монологе, незадолго до того, как его убивают, он сам себе говорит: «Всего ты достиг, Борис, и даже более того. И вот ядовитая любовь сразила тебя». А в диалоге с Херувимом: «Только одного не может понять моя голова, как эти деньги превратить в любовь». Он привык, что всему есть какое-то поверхностное логическое объяснение, что всему назначена некая цена. И сам не осознаёт, почему он так сильно мучается, и фатально относится к этой ситуации. Когда пытаешься разобраться в душе человека, а об этом, к сожалению, часто забывают, всё оказывается гораздо сложнее.

– В Театре имени Моссовета у вас несколько ролей. Одна из них – в спектакле Владимира Скворцова «СтароМодная комедия» по пьесе Алексея Арбузова. Две бенефисные роли у вас и Ирины Климовой. Какие этапы проходят эти люди, чтобы в конце пробудиться к жизни?

– Именно она возвращает его к жизни. Если помните, в сцене в ресторане он говорит: «Я никогда не думал, что могу быть таким весёлым». Мы играем живых людей. У Ирины сложная роль – женщины, любящей жизнь со всеми её страстями, которая и выводит моего персонажа из привычного для него размеренного существования. Финал – когда для него потеря оказывается крахом, она возвращается, и вот они берутся за руки и идут, как та пожилая пара, которую героиня некогда встретила на Арбате. Эта пьеса о любви, о человеке, которого тянет к другому, поэтому она не может не звучать современно.

– В Театре Пушкина полным ходом идут репетиции будущего спектакля «Завтра была война» по повести Бориса Васильева – в год столетия со дня рождения автора…

– У директора, которого я репетирую, есть замечательная реплика в ответ на вопрос учительницы, какие записки пишут друг другу школьники: «Да будет вам. Девочки играют в любовь, и пусть себе играют. Всё, что естественно, то разумно». Это поколение директор называет вторым поколением великой революции. Таково восприятие человека старшего, который участвовал ещё в Гражданской войне. Вы знаете, я поздний ребёнок в семье. Мои сёстры и братья родились в начале 50-х. Так что мои родители относятся к тому поколению героев повести Васильева. Когда началась война, папе и маме было по 15 лет. У них было иное отношению к чувству стыда, к окружающим и происходящему. Нынешняя молодёжь совершенно другая, и чтобы это сыграть, нужно понять людей того поколения. Мы кажемся себе умнее, информированнее, но это иллюзия, мы также не знаем, что произойдёт завтра.

– Вы исполняете роль Полония в постановке Скворцова «Гамлет» в Театре «Человек». Но не Шекспира, а Сумарокова, который написал русскую версию трагедии. Каков ваш Полоний?

– Вообще, спектакль создавался не без трудностей, которые заключались в том, чтобы выучить старорусский текст. Но мы лихо справились. Сначала этот язык воспринимать непросто, но постепенно привыкаешь к нему. Что касается моего персонажа… недавно я сыграл ещё одного Полония, в Театре Ермоловой, в постановке Евгения Серзина. И понял для себя одну вещь – этот персонаж у двух разных авторов одинаковый. Лукавый царедворец, серый кардинал, безумно любящий свою дочь и переживающий за неё, потому что она не понимает, в каком жестоком мире существует. Абсолютно разные произведения, но суть Полония не меняется. Это человек, который привык быть при дворе и лучше всех знает, как всё вокруг устроено. Что касается спектакля в Театре «Человек», я опираюсь на обстоятельства: есть Клавдий и Офелия, которых Полоний хочет свести, но они оба недостаточно умны.

– Вы библиофил и киноман. Насколько важно артисту быть начитанным и насмотренным, помогает ли это на сцене?

– Это важно. Я не встречал пустых партнёров и партнёрш. Профессионализм всегда присутствует. Что касается моих студентов, то я вижу, что у них есть порыв и желание ликвидировать образовательные пробелы. Сам я ощущаю острый дефицит времени на чтение и просмотр фильмов. Конечно, я хорошо знаю классику кино, которую запоем смотрел в эпоху видеомагнитофонов и тем самым воспитал свой вкус. Сейчас же я наблюдаю, что молодёжь больше в курсе новинок, чем я. Убеждён, что надо смотреть всё до конца – кино, спектакль, дочитывать книгу вне зависимости, насколько тебя увлекло это произведение. Что я постоянно читаю – киносценарии, пьесы готовящихся спектаклей. Но хочется пополнить себя чем-то новым.

– У вас огромный диапазон ролей. От человека из народа Сорокина из «Заповедника» до проницательного англичанина инспектора Гула из «Инспектор пришёл». Нужна психологическая проработка характеров, изучение природы конкретного человека?

– В 1978 году, когда разворачиваются события «Заповедника», мне было 13 лет. Я родился на Урале и хорошо помню то время, деревенских и городских мужиков. Этот типаж для меня не загадка. Они выпивают, ведут бесхитростные разговоры на своём особом языке. Что же до инспектора Гула, он пришёл не читать нравоучения, он каждому пытается донести: «Мы отвечаем друг за друга, и, если вы этого не поймёте, учиться придётся в огне, в крови и муках». В спектакле есть инфернальное решение – непонятно, а кто он на самом деле? Гул уходит, и тут же раздаётся реальный звонок. Инспектор всё равно придёт. По поводу изучения людей – всё это достаёшь из себя, из опыта и ассоциаций. Поэтому важно читать, смотреть, общаться с людьми. А поверхностное изображение ничего не даст и просто оставит зрителя равнодушным.