Вера Алентова: «Правда всегда за новорождённым»

Народная артистка России Вера Валентиновна Алентова служит в Театре имени Пушкина в Москве с 1965 года. Всенародно любимая актриса Вера Алентова занята сейчас в спектаклях Театра Пушкина, в антрепризных постановках, вместе с мужем Владимиром Меньшовым руководит актерскорежиссерской мастерской во ВГИКе. Внук продолжил актерскую династию Алентовых — Меньшовых, и это уже четвертое поколение артистов в семье Веры Алентовой. Мы расспросили Веру Валентиновну о книгах, которые повлияли на нее в детстве, о спектаклях и круге ее чтения сегодня.

– Вера Валентиновна, какая книга в детстве произвела на вас наибольшее впечатление? 

– Я сама лет в восемь записалась в библиотеку. Самая первая книга, которую помню, – «Девочка из города» Любови Воронковой. Это замечательная книжка о городской девочке, осиротевшей во время Великой Отечественной войны, о добрых людях, которые ее приютили в деревне. Читала я, как и все дети в то время, «Кондуит и Швамбранию» Льва Кассиля. Любимейшая моя книга, которая остается обожаемой до сих пор, – «Два капитана» Вениамина Каверина. Перечитывала ее во взрослом возрасте и убедилась, что она по-прежнему меня трогает. Конечно, «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка» Ильфа и Петрова мы все тоже читали. 

– А «Двенадцать стульев» перечитывали во взрослом возрасте, как «Два капитана»? 

– Сейчас это просто катастрофа, ничего не успеваю читать и перечитывать. А в детстве еще мы Гайдара очень много читали. В то время многие книги для подростков носили воспитательный характер. Но это было такое, знаете, неназидательное воспитание. Все-таки это писали люди талантливые, и всё это органично входило в нас. Прочтя «Честное слово» Аркадия Гайдара, ты сразу понимал, что такое держать слово. 

– Себя вы могли бы представить в такой ситуации, как герой этого рассказа? 

– Конечно, и не только я. Это было такое поколение. Мы все стояли бы допоздна, если бы дали слово. Нас так воспитывали. Это важная составляющая воспитания – чтобы не разбрасываться словами. И потом, я человек северный. Родилась в Котласе Архангельской области. У нас там вообще не принято без дела разговаривать. Если говорить – то по делу. Помню, была еще книга Германа Матвеева «Семнадцатилетние». Хотелось быть примером во всем, обязательно получить образование, поступить в институт. Мы были честными светлыми ребятами, все знания получали в школе и из книг. Никаких репетиторов не было, мы сами хорошо учились и помогали отстающим.

АКТЕРЫ – КАК ВОЕННЫЕ 

– В школе у вас были хорошие учителя? 

– Моя мама была актрисой периферийного театра, папа тоже актер, он рано умер. Мы с мамой очень много ездили по городам и весям. Актеры – в какой-то степени как военные. Но поскольку была единая образовательная программа, я училась хорошо, и никогда не было проблем. Мы переезжали в другой город, и я попадала в другую школу, но там проходили то же самое. Литература была любимым предметом. Мы дома всегда выписывали журналы «Техника молодежи», «Наука и жизнь». Это у меня осталось и сейчас – любопытство ко многим вещам. Например, гипотеза Пуанкаре. Что это такое? Вселенная развернулась, и можно обратно ее свернуть в одну точку. Вот читаю сейчас о Григории Перельмане, который доказал эту гипотезу. 

– А зарубежную литературу знали хорошо? 

– Да, неплохо, читали журнал «Иностранная литература». Мы знали много зарубежных авторов. Был такой австралийский писатель Алан Маршалл, это их классик. Когда я приехала в Австралию, спросила, нельзя ли посмотреть дом, где жил Алан Маршалл. Я люблю мемориальные музеи. Они очень удивились и спросили, кто это. И я поняла, насколько мы образованнее. Мы ходили на все художественные выставки. Тогда какая-то энергия была другая, открылись театры «Современник», Таганка. Всё бурлило. Сейчас то ли переели, то ли всего этого не нужно в таких количествах, но уже нет массового запроса на культуру. А раньше был. Я верю, что это должно возродиться. 

– Следили за литературными новинками? 

– В Школе-студии МХАТ литературу нам преподавал Абрам Александрович Белкин. Он знал, где и что выходит. Мы уже заранее становились в очередь к киоску прессы, когда знали, что в журнале будет опубликовано что-то интересное. И с Солженицыным так познакомились, и с Булгаковым. Страна была читающей. Поэтому и степень дозволенности, которая есть сейчас, тогда была невозможна. Когда считают, что культура не важна, это большая ошибка. От того, что ты плюнул на пол, до того, что ты потом выстрелил, расстояние, мне кажется, не так велико. 

– Религиозного воспитания не было в вашем детстве, вы из семьи священников? 

– Нет, что вы, тогда это всё скрывалось. Я долго не знала, что мой прадедушка священник. Когда спрашивала у мамы, кем он был, она отвечала, что дьячком. А на самом деле три или четыре поколения были священнослужителями, причем высокого ранга. Выросло поколение, которое от церкви далеко. И я в том числе. Я не знаю ни одной молитвы. Но пиетет к церкви всегда был, и это опять же общая культура.

РАБЫ ИНТЕРНЕТА 

– Сегодня мы остаемся читающей страной, как вы думаете? 

– К сожалению, нет. Мы сейчас превратились в нечитающую и мало знающую публику. Хочу вам сказать, что и я из человека читающего превратилась в человека со смартфоном в руке. Даже такую крепкую привычку, как читать на ночь, можно потерять, как выясняется. И на это уходит совсем немного времени. Никогда бы не подумала. Я была о себе лучшего мнения. Заметила, что откладываю книги, которые мне надо прочесть. В конце концов у меня выросла огромная кипа книг. И я поняла, что никогда не успею их прочитать. Сейчас читаю одновременно дневники Алисы Коонен, «Опережая некролог» Александра Ширвиндта и книгу о Перельмане. Никогда такого не было. Я всегда читала одну книгу, и очень подробно. Как это потрясающе! Сейчас это уже кажется слишком долго. Молодые люди не могут удержать внимание, когда надо долго сосредотачиваться. Да и я уже тоже стала как они – сложнее удерживать внимание на чем-то одном.

– А ваши внуки читают? 

– Внук читает, и он любит бумажные книги. Я его спрашиваю: «Как ты думаешь, такая власть Интернета надолго?» Он говорит, что да. Я преподаю во ВГИКе. Горький говорил в пьесе «Дети солнца», что правда всегда за новорождённым. Я с этим согласна. Молодые непременно изобретут что-то, мы все будем жить как-то иначе. Сейчас даже малыши сидят со смартфоном. Это вещь неизученная, и очень может быть, что она приносит вред, как-то влияет на психику. Мы с вами этого не знаем. Ведущий одной английской программы, которую мне посоветовали посмотреть, сказал, что если утром вы проснулись и не успев сказать близким «доброе утро», потянулись к гаджету, вы уже зависимый человек. А именно так мы и поступаем. Первое, что я делаю утром, – смотрю соцсети, новости. 

– А на работе это отразилось? 

– Думаю, что нет. Мы работаем как работали. Другое дело, что в работе гаджеты тоже задействованы. У нас был целый спектакль, где телевизор был одним из действующих лиц. Это нормально. Я бы предложила запретить гаджеты до какого-то возраста. Помню, как мы учили с внучкой таблицу умножения. Она запоминается очень трудно. До конца дойти не успели, потому что через три дня внучка пришла домой и радостно сказала, что больше таблица умножения не нужна, они проходят калькулятор. Это разумно? Как сказать, навык устного счета всё же полезен, я считаю. Студенты тоже постоянно тянутся к гаджетам, но я на занятиях не разрешаю ими пользоваться.

– Студенты сейчас изменились? 

– Конечно. Причем меняются от выпуска к выпуску. Каждые пять лет приходит новое поколение. А раньше поколения менялись раз лет в двадцать. Жизнь ускоряется! Прошлый курс и этот – совершенно другие ребята. У них сейчас плохо с фантазией. Это началось давно. Когда мы были маленькими, нам читали книжку, и звучало: «У Аленушки был красивый кокошник», мы воображали, какой у нее был кокошник. А сейчас? Ребенку сразу предлагают посмотреть мультфильм, и фантазировать ему уже не надо. Я прошу ребят придумать этюды. Но с фантазией у них проблемы, и именно из-­за этого. Обвинять их в этом нельзя. 

– А отношение к учебе изменилось? 

– Общество потребления очень развито у нас во всем. Почти всего можно достичь нажатием кнопки. Нажал кнопку – получил кофе. Нажал еще – получил сосиску. Для того чтобы нашему поколению сдать экзамен в театральном училище, мы шли в библиотеку, всё там перерывали. А теперь нажал кнопку, вошел в «Гугл» и всё узнал. Правда, так же быстро забыл. Потому что незачем держать в голове – можно нажать кнопку снова. Таким образом студент, «нажав кнопку», хочет и от меня получить рецепт, как сыграть роль, а рецепта нет. Один сыграет по ­одному, другой иначе, а третий еще как­-то по-­другому. И со временем ребята это понимают. Время быстро меняется, поэтому никогда нельзя останавливаться в нашей профессии. И зритель меняется. Он стал гораздо жестче, даже циничнее. Чтобы он тебе поверил, нужно разорвать грудь, вырвать сердце, достать его, и только тогда зритель, возможно, оторвется от спинки стула. 

НЕРВ ВРЕМЕНИ 

– Театр остается тем местом, куда людям хочется прийти. Как на него повлияли пандемия, карантин? 

– Пандемия негативно отразилась на всем. Человек – животное в принципе ленивое. Пандемия внесла еще больше расслабления. Вначале был протест: как так, как это я лишен кино, театра? А потом оказывается – да и ладно. Зато времени много. Можно просто полежать и ничего не делать. У нас в театре, к счастью, почти все спектакли идут с аншлагами. Когда поначалу мы, как и все, закрылись, а потом работали с залом, заполненным на 25 процентов, было тяжело. И нам, и зрителям. Это другое восприятие. Кто-­то сейчас говорит: «Ну наконец-­то я могу пойти в театр!» А кто-­то отвык и уже не хочет идти. 

– Надо снова бороться за зрителя? 

– Реклама была всегда, это нормально. Чтобы привлечь зрителя, нужно думать, что интересно людям. С этим сейчас довольно трудно разобраться. 

– Но ваш худрук Евгений Писарев очень чувствует нерв времени. 

– Безусловно. Потому мы и востребованы, и зритель к нам рвется. 

– Вы обладательница и «Оскара», и премии «Хрустальная Турандот». Чего вам недостает? 

– Мне всего хватает. 

– А вы довольны, что продолжается ваша актерская династия? 

– Это для меня не так важно. Важно, чтобы внуки прожили свою интересную жизнь. Я считаю, что наша профессия самая замечательная. Внук пошел в актеры, а внучку это совсем не интересует. И я с большим уважением отношусь к любому их выбору. 

– Но воспитание всё же играет свою роль. И среда – когда и бабушка с дедушкой, и мама с папой актеры. 

– Нет, это совсем другие вещи. Моя мама, например, не хотела, чтобы я была актрисой, а я стала. Свой путь человек всегда выбирает сам. Порой ошибается, понимает, что пошел не по той дороге, ищет что­-то другое. Тут никакого воздействия, я считаю, нет и быть не может. 

– Вся ваша жизнь связана с Театром имени Пушкина, многие спектакли прогремели на всю Москву. Как вы вспоминаете «Федру» по Марине Цветаевой? В вашем же театре, в Камерном театре, когда­-то шла «Федра» по Расину в постановке Таирова с Алисой Коонен. Потом был спектакль Виктюка с Аллой Демидовой... 

– Нет, у Виктюка это не был спектакль. Это были монологи Федры, я его видела. Спектакль – это намного сложнее. Я не знаю (негде прочесть), что был за спектакль у Таирова. Там, правда, была не цветаевская, а расиновская «Федра». Цветаева считала, что это пьеса только для чтения. Что ее сыграть нельзя. Лукас Хемлеб, немец по национальности, живущий в Париже, не знал о таких мыслях Цветаевой и решил поставить у нас эту лезодраму. Спектакль он сделал хорошо, мастер по пластике Сергей Землянский работал с актерами превосходно. Там были прекрасная музыка Сергея Жукова и невероятной глубины текст. К тому же прекрасная декорация Марины Филатовой. Но… у нас не было Федры. Нельзя мясное рагу приготовить без мяса. Исполнительница эту роль не осилила. Спектакль не состоялся по этой причине, а он мог бы быть мощным. Но я была всё равно счастлива, что столкнулась с этим материалом. 

– Вы работали с Романом Козаком. В театре до сих пор идут его постановки? 

– Я очень любила Романа Козака и все его спектакли. Его «Девичник club» шел около 15 лет. Он был востребованным, потому что был живым. Люди его просто обожали. В Театре Вахтангова взяли эту пьесу, но спектакль не продержался даже сезон, и его сняли. Казалось бы, тот же самый текст. Это вещь не очень объяснимая. И артисты были задействованы прекрасные, но спектакль не пошел. Так бывает.