Вера Алентова. "Нужны новые формы? Готова в них поучаствовать"

 Премьера в Театре Пушкина по пьесе Пьера Нотта «Две дамочки в сторону севера» стала необычным экспериментом. Историю про двух безбашенных авантюристок, отменивших свой возраст, рассказывают две актрисы, в том числе Вера Алентова. Любопытно посмотреть на экс-героиню фильма «Москва слезам не верит» без антуража советской гражданки, а в имидже, скорее близком к героям «Криминального чтива». Подобные трансформации интригуют зрителей всех возрастов.

- В названии пьесы «Две дамочки в сторону севера» выпал глагол, и уже есть представление о градусе абсурда, и уже смешно… Что вам нравится в пьесе?
- Нравится определенная свобода: ты можешь быть и таким, и таким, причем не обязательно в такой последовательности. В спектакле есть костяк, остов, но настроение в нем может меняться. К счастью, драматургия дает такую возможность отталкиваться от твоих чувств сегодня. Поэтому когда-то хочется добавить в эту черную комедию чуть больше горечи, когда-то веселья. Там всего хватает. Поэтому мы с моей партнершей Натальей Николаевой перед спектаклем максимально настроены друг на друга. Ведь в спектакле на двоих важно партнерство, чтобы дышали вместе. У нас спектакль пока «становится на ножки», не споткнулся бы, не упал бы… Многие любят приходить именно на первые премьерные показы. Пусть не все еще устоялось, но есть живое волнение и нерв. Хотя основатели МХАТа считали, что критиков надо приглашать только на 20-й спектакль.

- Черная комедия – любимый жанр молодежной аудитории. На нее рассчитываете?
- Интерес молодых тоже радует, значит, им хватает и юмора и драйва. По смешкам в зале всегда можно определить, какая публика собралась. Скорее, по жанру это трагикомедия. Во Франции эту пьесу поставили как мюзикл, например.

- Именно эта пьеса названа лучшей пьесой 2008 года во Франции. Говорят, действительно трудно найти небанальный драматургический материал для актрис с опытом?
- В этом парадокс: когда уже многое умеешь, именно тогда очень трудно найти достойную пьесу, особенно для актрис постарше, такого, я бы сказала, нежного возраста. Одновременно и актеры должны не терять объективность и трезвую самооценку своих возможностей. Я свой возраст оцениваю адекватно, и понимаю, что, например, чеховские роли уже прошли мимо. Как это ни удивительно, но я за всю свою жизнь никогда не играла его пьес. Увы! И Раневская и Аркадина должны быть достаточно молодыми – так написано у автора.

- Но этих героинь всегда играют бенефициантки с опытом – такой закон театра. Ведь сочетание и молодости и опыта редко встречается.
- Подменяется возраст и получается совсем другая история. Пусть интересная, яркая. Однако не та, что у Чехова. Хотя с другой стороны, Чеховым нас закормили, и пора бы сделать перерыв… Но как ни оправдывайся, все равно хочется глубокой драматургии его уровня! Поиск подходящей пьесы – дело очень непростое. Чтобы нравилась и актерам и зрителям одновременно.

- Приступая к работе, вы всегда можете прогнозировать успех, или зона риска всегда остается?
- Зона риска есть всегда. В этой профессии ты никогда не защищен прошлым успехом. Может быть, в других областях больше стабильности. Наверное, если ты печешь пирожки 20 лет, то на 21-й год пусть что-то не заладилось: тесто не взошло, или что-то пригорело, но ты все равно знаешь – ты мастер. В театре этой уверенности нет.

- Режиссура Надежды Аракчеевой достаточно деликатная, но выразительная…
- Сейчас действительно много «застроенной» режиссуры. Способность «умирать в актере» стало редкостью. Кстати, как и умение открыть известную пьесу другим ключом. Это высокая режиссура.

- Есть особая драматургия в сценическом костюме, в имидже вашей Бернадетты. Молодежная прическа, дизайнерское шелковое платье с эполетами в духе мюзик-холла и глянцевые калоши. Для эпатажа или удобства?
- У моей героини свои тараканы в голове: она считает, что калоши и за лаковые туфли могут сойти. Ноги-то больные, ведь моя героиня не юная. Кстати, сначала у меня была идея надеть кроссовки. Но пришлось отказаться – ведь они сейчас суперпопулярны, модницы их сегодня носят даже с вечерними платьями.

- Это подмечено точно и смешно. Много узнаваемых деталей – очевидно, были прототипы у вашей героини?
-Узнаваемость – это самое ценное. Копирую сразу многих. Иногда важнее подметить, чем просто придумать. Потом достаю из своей актерской копилки. Зрители должны узнавать и себя, и своих родных, и знакомых. Обязательно себя ассоциировать с персонажами западной пьесы. Чтобы это было про нашу жизнь, а не про чужую. Особенно в условиях малой сцены, когда ты рядом, на расстоянии вытянутой руки. Тут надо зацепить сильнее, и недостаточно просто вежливой реакции.

- Режиссеры признаются, что очень любят актеров, способных на такую нелепость правильной закваски, в которой намешано очень многое...
- Эту нелепость тоже надо найти и придумать, пожить с ней, посмотреть, как она действует. Кому-то это может показаться манерностью.

- Очевидно, прививку театра абсурда вы получили, репетируя «Счастливые дни» Беккета?
- Играю эту роль уже седьмой год. Я сделала для себя открытие: абсурд не чужд психологии.  И у абсурда есть своя логика! Это увлекательная задача – заразить этой логикой зрителей, и тогда вы вместе проходите свой путь, всю историю, от начала к финалу. И тогда абсурд перестает быть умозрительной конструкцией. А становится понятной, и даже чувственной историей. Это самое  интересное и самое трудное. Понимают спектакль не все. Это люди разных возрастов, в основном, старшее поколение. Очевидно, я на одной волне с теми, кто сам столкнулся со многими абсурдными жизненными ситуациями.
Замечательный режиссер Михаил Бычков. Но мы с ним горячо спорили в этой работе. Я была твердо убеждена: зрителю должно быть все понятно, что происходит с героями. Как только он теряет нить, откидывается в кресле, я эту минуту остро чувствую. Театр не должен быть высокомерен, иначе он сразу теряет своего зрителя. И никакой загадочностью театра абсурда тут не прикроешься.

- Вы учились в Школе-студии МХАТ. Нужна ли актеру гибкость в вопросе: что такое хорошо и что такое плохо в театре? Как меняются вкус и эстетические пристрастия?
- Чем больше живешь на свете, тем сильнее любопытство и тяга к новому опыту. Любопытно открывать для себя новых авторов, их логику, и привносить что-то свое. Говорят, где-то эту пьесу Нотта играют двое мужчин. Мне любопытно было бы взглянуть на такую трактовку, где высокий уровень эксцентрики. Как говорил Костя Треплев в «Чайке»: «Нужны новые формы!». Согласна, и готова в них поучаствовать. Я открыта для предложений.

- Спектакль «Любовь. Письма» по пьесе Альберта Гурнея стал открытием нового режиссерского имени Юлии Меньшовой. Очевидно, в этом спектакле тоже надо было поискать острую форму существования?
- Эту пьесу на двоих мы играем с Владимиром Меньшовым. Режиссером стала наша дочь. Кстати, эту пьесу для моего юбилея мы долго искали всем миром. Потом эту острую форму мы искали вместе с режиссером, репетировали и спорили очень долго. Главная сложность – найти свою манеру, не скатиться в банальность. Форма пьесы необычная. Два человека, мужчина и женщина пишут друг другу много лет. В отрывках писем, как в капле воды, отражена вся их жизнь, с детства до самого конца.

Моя героиня – женщина неординарная, с острым мужским умом, и с таким же опасным как бритва языком. Хотелось за бравадой уловить тонкое нутро одаренной натуры. Показать глубину одиночества и отчаяния моей героини, но не впадать в мелодраматизм. Такую историю можно рассказать только на сильной эмоции, которая подчинена строгому рисунку. Тут все очень емко: одна фраза, а за ней вся судьба. Так умел писать Чехов.

- В пьесе много небанальных ходов. Любопытна история вашей героини, которая так и не достигла успеха, хотя были все предпосылки. История честолюбивого мужчины, который так и не состоялся без женщины такого высокого класса.
- Это все жизнь. Горькие истины, в которых иногда трудно признаться самому себе.

- Сложно играть такую историю именно семейными силами?
- Это был режиссерский дебют Юли, поэтому Владимир Валентинович очень волновался за нее, пытался взять инициативу в свои руки. Он человек взрывной, эмоциональный, привыкший на съемочной площадке к подчинению его воле. Это было очень нервно, тяжело, громко и даже скандально. Но тут он столкнулся с другой железной волей, с требованиями Юлии Меньшовой. Был вынужден подчиниться, ведь здесь режиссер она. В итоге, спектакль состоялся.

- В зале не только женщины за 40, любительницы мелодрам. Мой сосед справа молодой мужчина бесконечно отправлял СМС, но пристально следил за событиями спектакля. Значит, цепляет…
- Ну, я надеюсь. Это история на двоих, она и про мужчину, и про женщину. Может быть, что-то там такое они понимают, чего раньше не знали? (Смеется.) Хотя обычно в зале аудитория женская.

- Очевидно, западные пьесы хороши еще и тем, что спектакль легче вывезти на зарубежные гастроли? Универсальная история, понятная практически без слов, поэтому можно оценить актерское мастерство в чистом виде.
- Русский театр вообще очень ценится на Западе. Помню, мы играли цветаевскую «Федру» во Франции. У нас спектакль принимали довольно сдержанно, а там устроили такую овацию. Оценили прежде всего эмоциональную щедрость российских артистов. У них актеры себя расходуют более экономно. Этот ошеломительный успех был для меня открытием и очень ценным опытом.

- У вас грамотно составлен репертуар. Есть ли еще мечты о ролях?
- Не мечтаю, но всегда надеюсь.