В окопе
Беккетовская Винни в первом действии вкопана в землю по пояс, во втором — по шею, но не забывает сотворить молитву в благодарность за каждый новый день — “ведь это чудо что такое”. Стоицизм это или глупость — не вопрос трактовки; драматургия Беккета вообще не терпит трактовок в привычном смысле, разве что в музыкальном: чуть-чуть изменить партитуру пауз — максимум, на что может посягнуть умный постановщик. Не считая, разумеется, главного и решающего фактора — выбора героини.
Впрочем, Михаил Бычков и художник Эмиль Капелюш разрешили себе кое-что еще — подчеркнуть беккетовскую метафору пожирнее. И вот Винни стоит, словно в траншее, на косом пригорке, утыканном железными стеблями, над ней пролетают какие-то металлические насекомые, а на фонограмме то и дело слышатся отзвуки дальних взрывов. Михаил Бычков, конечно, далеко не первый, кто видит за философским отчаянием Беккета эхо войны, но акцент характерен: житейская сторона дела занимает режиссера больше, чем метафизика, и в этом смысле выбор актрисы, на первый взгляд несколько обескураживающий, оказался точным.
Понятно, что в “Счастливых днях” Вере Алентовой предложено играть совсем не в том регистре, который памятен всей стране по ее главной кинороли — простой женщины трудной, но все равно счастливой судьбы. Однако понятно и то, что новая роль возникает из этого противопоставления: не знай публика, как Алентова играла в фильме “Москва слезам не верит”, эффект был бы не тот.
Но раз уж мы помним ее Катю Тихомирову, то теперь просто обязаны изумиться — ведь это чудо что такое! Килограмм грима, нарочито театральные, на грани эксцентрики, интонации: то почти кукольный голос, то придушенный “трагический” хрип, и всегда тщательно отмеренная героине доля кокетства — эта Винни забрела в беккетовский сюжет не из жизни, но и не из театра марионеток, а скорее все-таки из мыльной оперы. Иначе говоря, из той реальности, где, как полагает большая часть публики, обитают практически все известные актеры.
В этом брезжит какой-то странный и вряд ли задуманный постановщиком смысл, заново подсвечивающий метафизику пьесы, казалось бы, напрочь вычищенную из спектакля. И реплики Винни о том, как полезно посмеяться над мелкими шутками Господа, особенно над плоскими, и замечания через паузу: “Кто-то смотрит на меня… а теперь не смотрит” начинают казаться вариацией вопроса, которым задавался уже не Сэмуэл Беккет, а писатели следующей эпохи.
Интересно, смотрит ли Он телевизор?
