Общественного мнения в России нет
Есть ощущение, что «Доходное место» в Пушкинском театре получилось спектаклем несколько конфетным. Конфликт не обострен, образы не обожжены, не так ранят, как хотелось бы. Но это очень достойная работа. Тихая победа Жадова (Александр Дмитриев), созревающая из его же нравственного поражения и бросающая бунтаря в аутсайдерство, в скромную, тихую, голодную, но нешумную оппозицию (свои финальные слова произносит уже постаревший, поседевший, осунувшийся Жадов в исполнении другого артиста — Владимира Григорьева, который весь спектакль молчаливо наблюдал за схваткой двух мировоззрений), не так увлекает режиссера Романа Самгина, как триумфальное высказывание Вышневского (Игорь Бочкин) об отсутствии в России общественного мнения, которое якобы должно защищать бунтарей. Положа руку на сердце можно сказать, что в этом и заключается актуализация пьесы Островского: один из важнейших выводов состоит в том, что в России 2010-х общественное мнение можно легко организовать, народ будет безмолвствовать, но не в пушкинском смысле, а просто потому, что внушаемому большинству нет никакого дела до бунтарей и нарушителей общественного спокойствия. Буря темперамента тонет в молчаливом согласии масс, а единственной формой протеста может быть только сознательное бессловесное неучастие — путь, который выбирает уже единожды изменивший себе Жадов.
Художник Виктор Шилькрот строит на сцене своеобразную раковину — немного похожая на образы неоклассицисткой сталинской архитектуры стенка с рядом высоких окон загибается дугой и превращается в девятку — круглую столовую, застекленную веранду, где пирует избранный круг. Если закрыть двери и окна, мы не слышим звуков трапезы, только видим яркое богатое пиршество. К кругу избранных, разумеется, допускают не всех, но знать — Вышневский и Юсов — может руководить жизнью, высовываясь из окон и закрывая их, когда разговор окончен.
Мир чиновника Вышневского — богатый мир. Мир хай-класса: дорогого ресторана, пышных апартаментов, кабинета, слитого со столовой. Сперва Игорь Бочкин — в простой белой рубашке, распоясавшийся, развязный. Когда трапеза окончена, начинается полный достоинства обряд облачения (художник по костюмам Ирэна Белоусова). Ливрея — униформа, серебряные позументы на дорогой бордовой ткани. Шуба с бобровым воротником. Меховая шапка. Простой и русопятый в веселии, Вышневский оказывается чиновником с харизмой «от корней до кончиков». Этот внушительный вид государственного мужа и хозяина жизни даже несколько пришибает Жадова — он, только что кипятившийся и обличавший, словно оседает по стеночке. Игорь Бочкин играет мощный славянский тип природного большого человека. Размахивает руками, бегает по сцене, куролесит, любые слова произносит с игрой лицевых мускулов и беспокойной телесной агрессией. Добавляет к своим весомым словам экспрессивную физическую энергию. Когда говорит — громом своим заполняет все пространство. И вот в чем парадокс: что в счастье, что в несчастье он энергетически одинаков. Такой жадный до жизни, аляповатый разухабистый мужик, который каждодневно и ежечасно ощущает полноту реальности, округленность жизни. Проблема тут только одна — Роман Самгин истребляет практически на корню мотив непростых отношений Вышневского с непокорной женой Анной, которая просто появляется в паре эпизодов этакой молчаливой ундиной, что, конечно, обедняет образ Вышневского и не дает столь необходимой рифмы к судьбе Жадова.
А вот сила и прелесть этого спектакля — в ярчайшем дебюте вчерашнего выпускника курса Игоря Золотовицкого и Сергея Земцова (Школа-студия МХАТ) Александра Дмитриева. Субтильный, тонкий, деликатный современный герой, чей облик рафинированного интеллектуала с легкой небритостью прямо-таки взывает сделать Жадова хипстером — и этим воспользовались постановщики. Впервые он появляется в компании таких же идеалистов-бунтарей: рюкзачок за спиной, однотонные коричнево-бежевые одежды — водолазка, полупальто, свободные шерстяные брюки. Рядом девушка истошно завывает, как теперь скажут нам неистовые консерваторы, гимн «пятой колонны»: «Прощай, немытая Россия». Такого идеалиста жизнь быстро потреплет, и вот уже на нем одна немытая свалявшаяся серость: серость под глазами, пиджачок с катышками.
Но Жадов не перестает быть сильным. Его способность убеждать и говорить об идеалах соблазнительна, и на короткое время он все же удерживает жену Полину (Анастасия Мытражик) просто силой слов, красотой мысли. Мытражик играет совсем кукольный персонаж, которому даже не надо говорить «я дура» — все и так очевидно. Способность героя убеждать Александр Дмитриев демонстрирует очень точно: говорит сухо и страстно, медленно, двумя мелкими шажками приближает аудиторию к своим идеям и размышлениям. Не болтун, не сеятель бисера — горячий идеалист, который пока еще не понял, что он — в меньшинстве, в гетто. Он еще верит в способность общества пойти за ним. Он все еще желает учить, а не учиться. Он еще не знает, что самое и единственно важное — это убедить, прежде всего, самого себя идти до самого конца. Бессмысленно взывать к обществу, ты можешь изменить только себя, а другие, возможно, подтянутся. А, возможно, и нет. Предательство Жадова по отношению к себе Дмитриев играет, медленно ложась на пол, расслабляя мышцы, словно переставая ощущать себя человеком прямоходящим. Таким он и появляется в кабинете Вышневского — пресмыкающимся, ползающим, без энергии.
В этом спектакле больше острой комедийности, потешности, чем остро ощущаемого конфликта. Замечательно в жанре комедии работают Сергей Ланбамин (Юсов), Ирина Бякова (Кукушкина), Анастасия Лебедева (Юлинька). Но Островский тут несколько напоминает пирожное. С другой стороны, ну нет острой социальности и нет — спектакль взял другим, ансамблевой актерской игрой, которая самым серьезным образом обогащает репертуар Пушкинского театра, вставшего на путь перемен.