Мои портреты. Коонен

«Мои портреты. Коонен»

Я был в гостях у Адриенны Лекуврер на Спиридоновке. Да, да, современные Адриенны Лекуврер, больше не живут в особняках, подаренных принцем Бульонским. Все изменилось и романтика наших времён совсем в ином.

На стене прихотливые смутные грёзы Якулова. На столе Блок, Линекеров, Шершеневич, статьи о театре. Книги ведь уживаются легче, чем люди. Смотрю на хозяйку, зябко кутающуюся в голубенькую бархатную кофту, отороченную мехом, и думаю, какая же настоящая. Та, в очаровательных туалетах только что возникшая передо мною, как призрак в таинственном блеске рампы, трагическая и беспомощная Адриенна Лекуврер, актриса "Французской комедии" или эта, современная, совсем иная и вместе с тем чем-то схожая, Алиса Георгиевна Коонен, актриса Камерного театра. Или обе настоящие, и в этой действительности вечное, острое очарование жизни и театра. Все изменяется и все повторяется, будто отражение волшебного зеркала.

А многое, ах, как многое, изменилось, и не только по сравнению с далёким веком Адриенны Лекуврер, но и с годами совсем ещё недавними, в нашей памяти живыми. Изменилось не только в политике, экономике, во и в самой жизни, Адриенна Лекуврер—А. Г. Коонен. в быте, в физическом и духовном складе людей.

Когда после четырёхлетнего отсутствия я, конечно, и сам во многом изменившийся, просмотрел подряд все новые постановки Камерного театра, показались они мне по-настоящему новыми. Это «новое» может быть ещё не вполне и не окончательное (иногда это ему удаётся в большей мере, иногда в меньшей). Историзмом, стилем театра пользуется лишь, как причудливым, всегда фантастическим фоном, в чём немало помогли ему и художники, всегда такие остро современные.

Такова и Адриенна. Конечно, это всего менее историческая Адриенна Лекуврер французской комедии. В ярких прихотливых костюмах, в цветных париках, в несколько преувеличенном гриме, это, конечно, какая-то очень современная женщина и в старых словах, в ловком сплетении старинных интриг, во всем этом есть нечто своё образно современное. Мы может быть и не можем вполне искренно и наивно сочувствовать всем страданиям прекрасной, влюблённой, погибающей Адриенны Лекуврер. Мы любуемся яркостью красок (только декорации мне совсем не нравятся). Мы пленяемся несколько холодноватым блеском игры отличной актрисы, где каждое слово так гармонично и каждый жест так пластичен. Эта игра увлекает и не оставляет нас холодными, независимо от страданий той призрачной Адриенны.

У актрисы Коонен есть какие-то новые приёмы, новое искусство увлечь нас за собой в это затейливое, яркое и такое современное царство Камерного театра.

Она всегда несколько холодновата и серьёзна. Это дна качества, которые она кажется сама знает, и которые не старается преодолеть. Напротив, ими она умело и искусно пользуется.

Холодноватость позволяет актрисе быть всегда такой строго пластичной, ни одним неумеренным жестом или движением не нарушить строгого рисунка роли.

Холодноватость позволяет прекрасному голосу звучать всегда так размеренно и гармонично.

Правда, Коонен играет трагедии, но ведь, пожалуй мы не могли бы воспринимать Федру с её трагической мукой совершенно непосредственно если бы она слишком искренно, страстно рыдала перед нами, рвала на себе одежды, металась бы в иступленном отчаянии. Такая Федра не вызвала бы нашего сочувствия, ничем не задела бы нашей души. Мы слишком сложны и усталы для непосредственных чувств, для переживаний трагических (ещё мелодраму мы может быть можем пережить). От Федры же мы требуем высокой гармоничности и внешней и внутренней, может быть несколько риторической, холодноватой но прекрасной гармоничности. И все это даёт Коонен.

Серьёзная сосредоточенность, какая-то внутренняя очень глубокая, овевает все театральные образы, создаваемые актрисой, какой-то особой трагической строгостью. Даже в Жирофля она остаётся серьёзной, задумчивой, она и дурачится, как-то серьёзно, немножко сурово, ев замечательные механические книксены будто какая-то трагическая гримаска и может быть это придаёт какую-то особую остроту и значительность, остроту очень современную всей этой легкомысленной затее поставить после «Сакунталы», «Федры» и «Саломеи» оперетку.

Коонен пусть и не окончательно совершенная (она совершенствуется с каждым годом, с каждой постановкой) но самая современная, так много в современности угадавшая и умеющая передать, актриса.

Недаром она какая-то иная, новая не только на сцене, но и в жизни.

Актрисы вчерашнего дня; какие они были хрупкие, очаровательно-беспомощные, всегда смятенные в сложнейших неврастенических противоречиях души. Вы все конечно помните Дузэ, которая не могла выносить дневного света и репетировала только ночью, а иногда по целым годам не могла играть вовсе. Она была прелестным прообразом всех актрис вчерашнего дня.

А руки? У всякого человека, а у актрисы особенно, руки самое выразительное, самое характерное. Беспомощные руки Комиссаржевской будто бессознательно всегда старающиеся снять какую-то невидимую пелену с лица, пелену грусти. Безвольные, нежные с голубыми жилками руки Рощиной-Инсаровой, выражающие всегда такую растерянность, безнадёжность. Сохранившие до самой старости выхоленность руки Савиной.

Какие совсем другие руки у Коонен: выразительные в каждом решительном и строгом по рисунку жесте, такие здоровые, крепкие руки, которым много пришлось узнать работы, быть может на трапециях или в упражнениях гимнастики. Это руки нового человека, новой актрисы. В жизни каждого человека интересуют меня всегда истоки. Ведь в самом детстве намечаются всегда будущие пути и потому, чтобы хоть немножко понять человека надо хотя бы чуть-чуть приоткрыть занавеску, скрывающую далёкие года детства.

Алиса Георгиевна Коонен, бельгийка по происхождению, родилась в Москве.

Первое увлечение — танцы и стремление к фантастическому, непохожему на скучную обыденность.

Первое театральное впечатление — балет и потом бесконечное подражание и вольная фантазия, сочинение своих собственных всегда фантастических пьес и танцы, танцы и танцы в большой комнате на ковре. В пьесах собственного сочинения—играла роли исключительно фантастические: фей, колдунов так, чтобы они ходили, говорили, танцевали совсем непохоже на обычных людей.

Вот несколько штрихов детства, они не могли бы быть иные. Их можно было бы не знать, но безошибочно угадать. В ранней юности путешествовала много за границей почти всегда самостоятельно. Пятнадцати лет поступила в школу Художественного театра.

Работав Художественном театре у всех, особенно у москвичей, на виду и на памяти. Тиль-Тиль («Синяя птица»), Маша («Живой труп»), Анитра («Пер Гюнт»), Лиза («Екатерина Ивановна»). Для молодой артистки, да ещё в таком скупом и строгом театре как Художественный это много, очень много.

Помню как-то на репетиции сидели мы небольшой актёрской компанией и очень дружески болтали. Говорили, чего бы кто хотел спросить от жизни. Одна довольно известная актриса сказала:

— Я хотела бы быть всегда красивой на сцене, играть хорошие роли и получать большое жалованье.

Она сказала это полушутя, однако... кого можно осудить и по-человечески, и по-актёрски?

Но это не для всех, некоторым этого мало. Не хватило когда-то этого Комиссаржевской, отрясла когда-то прах пышных тёплых чертогов, взяла страннический посох, так в пути к неведомому и погибла.

Не захотела идти и Коонен по ровному и спокойному пути. Может быть, ещё томили детские мечты играть обязательно фей да ещё не по-человечески. А тут ветчину надо резать на сцене и самовар настоящими углями ставить. Нет, феи тут не ко двору.

Коонен ушла из Художественного театра, много шуму наделав по театральной Москве. Мелькнула белой Пьереттой в Свободном театре и вот в 1913 г. начинается работа Камерного театра, с которым имя eё неразделимо.

Да, труден был путь Камерного театра. Когда-нибудь я напишу отдельную поучительную и, может быть, героическую историю этого театра. Холодно, сыро, со стен течёт, публики три человека, вокруг театра атмосфера злорадства, издевательства и все это необходимо преодолеть и каждый день перед пустым холодным валом в очень приблизительном одеянии, только усилием воли побеждая дрожь замерзающего тела, играет Коонен Сакунталу, позднее царственную Саломею, причудливые пантомимы.

Каким огнём пламенной веры в себя и в новый театр надо гореть что бы победить и холод физический и холод равнодушия!

Много пришлось пережить тяжёлого и унизительного. Пришлось оставить своё помещение, играть в малюсенькой неудобной зале Театрального Общества.

Потом пришли тяжёлые годы для всех, а для театров в особенности, годы разрухи, холода и голода. А они упорно, упрямо всё же шли по своему пути, преодолевая все неудачи, всю нищету. Создавали свои яркие сказочные постановки, учились и работали. Да, работали неустанно и упрямо, никакого малодушия, никакого колебания, никакой растерянной неврастении.

Тело становилось гибче и твёрже, голос звучал увереннее, все линии гармоничнее и строже. Разве не стоит в суровую историю наших дней вписать маленькую, но такую характерную виньетку.

В промёрзшей давно не топленной, комнате, в фланелевом трико, завязав рот платком, чтобы не простудить горло холодным дыханием, каждое утро танцует актриса для упражнения тела, а также и для того, чтобы дух не сломился перед этой жестокой обыденностью. А потом, полуголодная идёт по темным улицам в нетопленный холодный театр и играет трагедии высокие, строгие и гармоничные.

Камерный театр победил, он сейчас стал одним из наиболее признанных. Вместе с ним победила и Коонен. И театр и она ещё не прошли свой путь до конца, не достигли ещё окончательных вершин совершенства, но в них есть так много новой бодрости, какой - то физической ловкости, пламенной уверенности, что, конечно, они ещё много будут знать новых побед впереди.