Мастер касс
Этот спектакль Евгения Писарева можно, конечно, рассмотреть автономно. Но лучше в контексте – нынешней ситуации в Театре имени Пушкина и дебюта самого Писарева в качестве худрука, суммарных опусов сравнительно молодой режиссуры и так далее. Что касается последнего аспекта, то к представителям радикального крыла молодых постановщиков Писарев никогда не принадлежал. Вот в качестве актера принимал участие в подобных работах – хотя бы у Кирилла Серебренникова. Сам же практически всегда предпочитал качественную и кассовую продукцию более развлекательного плана. Качественная планка, впрочем, варьировала свое положение, приподнимаясь на таких спектаклях Пушкинского театра и МХТ, как “Одолжите тенора!” или “Конек-Горбунок”, и опускаясь в “Призраках” и “Пулях над Бродвеем”. Кассовая же практически всегда держалась на высоте.
А поэтому, на минуту отвлекаясь от творческих критериев, стоит сказать начистоту: Театру имени Пушкина сегодня был нужен именно такой спектакль. На режиссерском радикализме и пренебрежении к запросам массовой публики театр этот не столь давно изрядно прогорел. Имеется в виду скандальная “Турандот” Константина Богомолова, где земные потребности стандартного репертуарного театра и актуальное режиссерское высказывание к консенсусу не пришли. А вслед за исходом публики из зала оттуда была изгнана и сама “Турандот”. Так что поневоле пришлось реабилитироваться. Каким образом, понятно из названий последующих спектаклей: до шекспировской комедии здесь поставили “Мышеловку” Агаты Кристи, через месяц грядет премьера с интригующим названием “Тестостерон”. Ну а всяческие эксперименты, вероятно, будут вытеснены в филиал и там примкнут, например, к “Разбойникам” Василия Бархатова. Ну или вообще будут вытеснены…
И в этом Евгения Писарева, ныне персону статусную, понять, конечно, можно. С другой же стороны, “Много шума из ничего” изначально позиционировался как некое объединенное молодежное высказывание, представленное практически однородным актерско-режиссерским поколенческим составом, за отдельными вкраплениями более опытных артистов и художников. Впрочем, возраст, как оказалось, – фактор далеко не определяющий. Да и “высказываются” у нас сегодня все, от руководителей государства до торговцев на рынке. Одна зрительница, например, по окончании спектакля вынесла увиденному такой вердикт: “Шекспир эконом-класса”. Все остальные, однако, бодро аплодировали, без всяких там провокационных возгласов, сопровождавших “Турандот”.
Нет ничего некорректнее режиссерских сравнений. И все же, находясь в упомянутом постановочно-поколенческом контексте, никак нельзя не вспомнить одноименный спектакль, поставленный несколько лет назад тем же Богомоловым в Театре на Малой Бронной. Жутковатое было действо с точки зрения его абсолютного попадания в современное человеческое мироощущение, с обесцениванием конкретных жизней и судеб, попадающих в государственно-милитаристский молох. Там вся шекспировская история была помещена в краткую “передышку” между битвой прежней и грядущей, а счастливо разрешившиеся любовные перипетии тут же уничтожались очередным уходом “мальчиков” на войну и воем “девочек”, этот уход сопровождавшим.
В премьерном спектакле Евгения Писарева эмоциональный настрой полярен и далек от современного раздрая в умах и эмоциональной тревожности. Элегантный постановочный финал с обнимающимися в танце парочками, сверкающими гирляндами и замечательным выступлением “Группы W/” (композитор и музыкальный руководитель спектакля Михаил Морсков)… Всеобщее братание, на которое откуда-то сверху с завистью смотрит готовый присоединиться злодей дон Джон (Антон Феоктистов)… Возьмитесь за руки, друзья, “откройте свои глаза” (англоязычные тексты песен следует понимать, в них порой – квинтэссенция сути) – и увидите, как прекрасен этот мир. Эта глянцевая красота, впрочем, недолговечна. Стоит лишь выйти из театра – и ее обаяние пропадает без следа. Ей не веришь, как ни пытайся себя заставить. Ну не получается связать тщательно исполненный “позитив” с живой реальностью. Впрочем, это не более чем частное мнение, может быть, кому-нибудь повезет больше.
“Герои нового спектакля Евгения Писарева идеально вписываются в современный мир”, – объясняет программка. Еще можно было бы написать, что Волга впадает в Каспийское море. Потому как если “не вписываются”, то какой смысл браться хоть за Шекспира, хоть за Еврипида? Другое дело, что этот процесс может быть внутренним, а может быть декоративно-внешним. Ну переместим действие в некий современный итальянский городок, куда дон Педро (Андрей Соколов) со товарищи прибудут на самолете. Сделаем стражников “полицейскими” (Сергей Миллер и Игорь Теплов), дадим им в руки рации и мобильные телефоны. Дождемся реакции публики на слово “полиция”. Наместник (или губернатор) Мессины Леонато (Андрей Заводюк) станет “мэром” (еще раз довольное хихиканье зала). В сцене бала-маскарада по случаю победного возвращения солдат нарядим кого Бэтменом, кого роботом, девушкам же предоставим эротические костюмчики медсестры или монашки в мини с глубоким декольте (костюмы Виктории Севрюковой).
Во всем этом предлагается прочесть некое откровение? Да сегодня куда большим “новаторством” выглядело бы ряжение шекспировских персонажей в бархатные камзолы, ведь гамлеты уже опробовали все модные тренды последнего десятилетия. К тому же кто не знает, что и сам Шекспир отнюдь не грешил хронологически-географическими подробностями и приметами быта, а любая условно обоснованная театральность в подобном случае может воздействовать куда сильнее, нежели копирование сиюминутных реалий.
Вот то, что здесь звучит новый перевод Екатерины Ракитиной, действительно интересно, потому что язык как таковой, в текстовом смысле, абсолютно утратил прежнюю архаику и красоту поэтических конструкций. И, кажется, такого Шекспира можно начинать играть “с листа”, даже учитывая словесные перехлесты-импровизации. Речи “полицейских”, к примеру, кажутся и впрямь составленными из лучших образчиков армейско-милицейского юмора. А пикировки Бенедикта (Александр Арсентьев) и Беатриче (Александра Урсуляк) явно представляют собой интеллектуальные экзерсисы.
Другое дело, что сама шекспировская история с ее мнимыми изменами, обманными смертями, кознями злодеев и элегическим раскаянием, написанная еще во многом по канонам комедии масок, с нынешними ситуациями и моделями поведения сталкивается все же не впрямую. Во все это явно хочется “играть”, не впадая в серьез переживаний. Это Писарев, конечно же, ощутил, превратив первый акт спектакля в действо почти карнавальное, гротескное, комедиантское, грубоватое, с ироничным обозначением эмоций. Когда же во втором акте на смену комедии подоспели элементы шекспировской драмы, оказалось, что тут потребны иные способы выражения. И актеры, как-то разом изменившись внешне и внутренне, взяли на вооружение искренность и сентиментальность, достигшую своего апогея в финале.
Впрочем, окончательно расстаться с изначальной “бутафорией” чувств и поведения довелось немногим. В их числе А.Арсентьев – Бенедикт, А.Урсуляк – Беатриче, временами Владимир Жеребцов – Клавдио, в одном эпизоде Константин Похмелов – Антонио вдруг сыгравший темпераментный взрыв “маленького человека”, доведенного до предела. Что же до кукольной Геро (Анна Бегунова), эротичной Маргарэт (Анастасия Лебедева), брутального Борачио (Владимир Моташнев), рокового дона Джона (А.Феоктистов) и прочих, то они, к сожалению, так и остались “масками”, прекрасно себя ощущающими в окружении бутафорских деревьев, синтетических звезд и безликого белого павильона, то выезжающего на огромную пустую сцену, то отбывающего назад (сценография Зиновия Марголина).
В результате даже упомянутого в названии спектакля “шума” как-то не случилось ни на сцене, ни за ее пределами. Наоборот, финальный результат оказался, как уже говорилось, на удивление благостным и духоподъемным. Впрочем, быть может, в свете нынешней спорной ситуации касательно репертуарного театра как такового и его дальнейшей судьбы именно это и требуется? Касса уж точно не опустеет, да и зритель не окажется внакладе. А все имеющиеся рефлексии по поводу “иного театра”, наверное, и стоит перенести на иные территории.
