Кирилл Чернышенко: "Театр начинается с человечности"

Рената: Современное кино — зона экспериментов, компьютерной графики и новых технологий, а театр все же делает ставку в первую очередь на «традиционные» составляющие: актер, текст. Почему театр все еще жив?

Кирилл: Он жив, потому что происходит живое общение. Особенно это стало очевидно во время карантина, когда все театры начали пытаться встроиться в интернет-реальность и записывать какие-то ролики. Я почувствовал: тут мы бесполезны, тут мы проигрываем блогерам, всему тому, что создано в этой органике интернета. Мы попробовали читать Пушкина «Пир во время чумы», но это было пошло и скучно. Театр вне театра очень слаб, он теряет свою магию. Но эта магия живого общения работает в самом театре. И театр жив, потому что приходят новые люди. Рыжаков нам во МХАТе 1 сентября всегда говорил: «Все в театре было — вас не было».

При этом самых успешных театральных актеров всегда переманивают в кино: там деньги и слава…

Далеко не всех переманивают, бывают исключительно театральные артисты, которые в театре — гении, они ему отдаются, их обожает зритель, а в кино они не приживутся. Разница между театральным и киношным актером огромная. Я сам только проекте на десятом осознал, насколько театр и кино — разные профессии. И если я про себя — театрального Кирилла — очень много понимаю и знаю, то в кино я себя понимаю сильно хуже. У нас же не учат в театральных институтах сниматься в кино, хотя мы получаем диплом «Актер театра и кино». Я сейчас читаю книгу американского автора «Как ходить на кастинги» и понимаю, что во МХАТе нужно открывать отдельный курс про кино, хотя бы раз в неделю! Пока театр в России побеждает кино, у нас мощнейшая театральная культура. Я, например, из Омска — это очень театральный город, моя мама там практически каждый день в театр ходит.

В 2017-м ты сыграл в спектакле «Калека с острова Инишмаан» по пьесе Мартина Макдоны. В этом году Макдона представил третью часть этой трилогии — фильм «Банши Инишерина». Похоже, этот режиссер смог покорить и театр, и кино…

Я фанат Макдоны, он крут! Я недавно пошел учиться на сценариста в «Индустрию» Бондарчука. На одном из занятий мы разбираем сценарии известных фильмов. Сценарий фильма Макдоны «Три билборда на границе Эббинга, Миссури» мы изучали в оригинале и в переводе: читаешь сценарий — и буквально видишь фильм. Как написано — так и снято. Как он это делает? В сценарном плане он мой кумир!

Главный хит с твоим участием в Театре Пушкина — «Влюбленный Шекспир»: ты играешь самого Шекспира. А о каких вообще ролях мечтают молодые, по-прежнему о Гамлете?

В театре у меня нет такой мечты. Хотел бы играть русскую классику, в «Трех сестрах» Чехова, например. Но мне пока не дают. Может, не дорос, может, не пришел еще мой режиссер. А вот в кино я мечтаю сыграть путешественника Федора Конюхова.

В театральный всегда шли не только за искусством, но и за славой. Сегодня прославиться можно и в TikTok. Актерство — все еще элитарная профессия или она обесценивается?

Мы часто говорим, что наша профессия обесценивается, что актеры никому не нужны. Я посмотрел недавно «Монастырь» Молочникова с Ивлеевой — и она здесь по-своему гениальна, она нашла какие-то правильные акценты и очень по-актерски это сделала. Но все же эта ее удача не значит, что она смогла бы играть в театре. Да, актер учится своей профессии, живет ею, а кто-то попадает в нее легче и проще. Но профессия все равно никуда не денется, по крайней мере пока жив театр.

Ты играешь в постановке «Багровый остров» по Булгакову о молодом драматурге, пьесу которого должен оценить цензор. А в твоей жизни кто главный цензор?

Я сам. Это ужасно, это очень тяжело, и я с этим перегибаю палку. Бывает, что спектакль прошел не очень удачно, но лично ты сделал все, что мог, ты честно работал. И незачем себя корить. Театр — дело живое. Но меня не покидает мысль: а если человек впервые в жизни пришел в театр, если его заставили, привели, он сидел, он смотрел — и ничего не произошло хорошего, он же никогда в жизни не вернется. И такие мысли по мне бьют. Мы не имеем права плохо играть.

Постановка «Слуга двух господ» по комедии Карло Гольдони с твоим участием — это музыка, танцы, акробатика, чистый оптимизм. Какой театр ближе русскому зрителю — такой комедийный скомороховый или все же шекспировский трагичный?

Все зависит от того, какие времена. Сейчас русская душа приходит за праздником и смехом. У нас есть спектакль «Семейка Краузе» — комедия положений с Верой Алентовой. А как-то смотрел его в зале, и рядом со мной сидел мужчина, похожий на моего отца. Я видел, как к концу спектакля юмор его буквально растопил, как изменилось его лицо. Люди выходят из театра и улыбаются! На что-то тяжелое идут подготовленные, а комедия нужна всем. Почему? У нас был спектакль «Рыцарь пламенеющего пестика», в финале которого заслуженная артистка России Агриппина Стеклова говорит: «Да в жизни и так дерьма хватает!».

Что в твоем понимании означает фраза «Красота спасет мир?»

Никогда этих слов до конца не понимал! Но вот в спектакле «Стражи Тадж-Махала» мой персонаж в прямом смысле убивает красоту. Мы там — стражники в Индии, которые, по легенде, отрубили 40 тысяч рук, чтобы ничего более красивого, чем Тадж-Махал, не было в мире построено. Потом до моего персонажа доходит: он убивает красоту, которую больше некому будет создать. У нас, тоже по легенде, архитектору собора Василия Блаженного с той же целью глаза выкололи. Выходит, красота — пугающая сила, есть в ней что-то гибельное, чертовщина какая-то.

О красоте: однажды ты сказал, что по жизни тебя направляют необыкновенные женщины — двигатели вашей судьбы. Кто ваши музы?

Всех муз не готов назвать поименно. (Смеется) Первое образование я получал в Омске в колледже, моим мастером была выпускница Щукинского училища Лариса Яковлевна Меерсон, царствие ей небесное. Старая советская школа. Я отучился четыре года — и вынес оттуда не столько актерское ремесло, сколько отношение к театру. Я был молодой омич, «с района», а она мне — про искусство, про театр, про то, что ты должен быть человеком. Это была первая женщина, повлиявшая на мое мировоззрение. Потом я занимался фигурным катанием — и у меня была замечательный тренер. В Школе-студии мой педагог Евгения Олеговна Дмитриева решила мою судьбу, взяв меня на курс под свою ответственность, хотя я Писареву сначала не понравился. В женщинах главное — мудрость и способность направлять мужчину. Мужиков рядом у меня было достаточно, и папа у меня замечательный, но почему-то мужские советы не так слушаешь. Женщина как-то глубже в тебя глядит, она мудрее, она умнее.

Говоришь как настоящий рыцарь! Рыцарь на коне. Знаю, что ты любишь лошадей, и это пригодилось на съемках «Елизаветы». Откуда это увлечение?

Из деревни: у бабушки у дома через забор был конноспортивный клуб, в котором я занимался, сменив фигурное катание на лошадей. А потом каждое лето приезжал и там бесплатно работал конюхом.

Фигурное катание, лошади… Может, у тебя еще есть какие-то тайные таланты, о которых мы не знаем?

Боксом уже почти два года занимаюсь, это один из самых красивых видов спорта. Я посмотрел бой Мухаммеда Али — и влюбился. И это нереальный выплеск адреналина, это классное кардио… А еще я мечтаю научиться лепить из глины, даже ходил как-то на гончарные курсы. Это идеальная медитация.

Насколько быстро и легко такого амбициозного омича приняла Москва?

Могу сказать, насколько быстро ее принял я. (Смеется) Я первые две недели ходил из общежития по Тверской — и понять ничего не мог. Через две недели до меня дошло, что в Москве всем на тебя плевать. Льется поток людей — и ты их видишь в первый и последний раз, и они тебя — тоже. И ты можешь здесь быть совершено свободным. А как приняла меня Москва? Я 24 часа в сутки проводил на учебе, однокурсники называли меня óмич вместо омич. Я ходил в валенках, был какой-то лохматый, несформированный — и рядом со мной 11 москвичек и парни-москвичи, от которых мы — приезжие — очень отличались. И вот когда меня приняли за своего, а это все же случилось, тогда и Москва стала моим домом, и я ее полюбил. Омск тоже люблю, но туда летаю в гости, а дом у меня здесь.

Ты как-то сказал, что нельзя ограничиваться чем-то одним, нужно поглощать профессию целиком...

Да, именно поэтому я пошел учиться на сценариста. И наверняка суну нос в режиссуру. Но я оттягиваю этот момент, понимаю, что сложно.

Недавно ты попробовал себя еще и в роли ведущего — на открытии арт-проекта Театра Пушкина и аэропорта Шереметьево «Театр не изменит мир, но он изменит тебя». Как театр изменил тебя?

Предмет исследования в театре — всегда человек. Ты изучаешь человека — и в тебе растет к нему любовь.

Театр начинается не с вешалки, а с человека?

Именно. С человечности.

Фото: Ксения Угольникова

Продюсер: Аниса Ашику