ИЛЛЮЗИИ КОСМИЧЕСКИХ МАСШТАБОВ
«Космос» Алексея Житковского вслед за МХТ имени Чехова поставили в Театре Пушкина – и спрос на пьесу не случаен: в комедии про несмешную жизнь, которой живут миллионы, есть бенефисная роль – учительницы из условной Бугульмы, где телевизор – единственное окно в большой мир. В спектакле Игоря Теплова её сыграла Виктория Исакова.
Днем Татьяна Викторовна Гизатуллина учит английскому, а по ночам смотрит затертую видеокассету с «Девять с половиной недель» на языке оригинала: диалоги с Микки Рурком – её параллельная вселенная, сублимация не испытанной любви. «Двадцать лет одна как палка». Муж – на кладбище одноклассников (в 90-х все сторчались, сгинули в бандитских разборках или на войне). Сын бросил колледж и пропадает в гаражах с музыкальной группой. Коллеги готовятся к встрече космонавта – Сергей Лысов, герой России, решил посетить свою школу, а потому директор мобилизовал педсостав – надо срочно организовать образцовую «показуху»: администрация «вздрючит», если не сделать. И тут героиня Виктории Исаковой начинает множить иллюзии космических масштабов...
СИНИЙ ЧУЛОК
Исакову искусственно состарили, нацепив паричок с короткой стрижкой, старомодные очки и такие же блузки-кофты – до безобразия скучные. Добавили провинциальный говорок и утрировали все интонации. Перейти в комический регистр помог и английский с «деревянным» русским акцентом: «Тотал щит!» На сына-«обрубка» она срывается, учеников строит, как дрессировщик – хищников, на начальство реагирует так, что видно – усталость, желание послать подальше «вот это вот всё» бьёт рекорды. В общем, раздражение, взвинченность Татьяны Викторовны выходит за пределы «санитарной нормы». Зал смеется. Но гротеск, в котором Исакова работает (и смело, без оглядки), ей не очень к лицу. Выигрывает актриса в сценах, где к нервозности 42-летней одиночки «прирастает» мечтательность, готовность поверить, что космонавт – её первая и единственная любовь – едет именно к ней: царапал же сердечко на парте…
Эта вера в чудо за сутки разрастается так, что переходит чуть ли не в одержимость, в нестерпимую жажду перемен, которую во что бы то ни стало надо утолить. Слова застревают в горле, но она, чуть не поперхнувшись, признается на телекамеру, что ждет своего Серёжу. Для бугульминского окружения Татьяны Викторовны это звучит похлеще любого каминг-аута. Немыслимо, недопустимо! Как если бы она всю Бугульму вдруг «отменила» и решила выйти из игры. Но «отменят» её – причем единственная подруга Гуля (Наталья Корогодова), которой ох как обидно одной копить в себе пошлость, заедать майонезными салатами неудавшуюся жизнь и аккумулировать лучи ненависти (а в ЖКХ их не меньше, чем в школе). Кстати, ученики тут – как пауки в банке: стоит Татьяне Викторовне выйти из класса, и невозмутимый Жанебек (Олег Греков) душит дёрганого Петина (Никита Пирожков), держит мёртвой хваткой, а в глазах – стальное остервенение.
ЖИТЬ ПРОШЛЫМ
Татьяна застряла в бесперспективности и в прошлом: софа от покойной матери, ковер от покойной бабушки, допотопный кассетник и телевизор, купленный 22 года назад на компенсацию за смерть мужа в горячей точке. На самом видном месте – фото в рамке, с которого он пристально смотрит, следит за ней, чтоб жила памятью о герое – и ни шагу в сторону. Прах воспоминаний о замужестве, где ничего, кроме абьюза, и не было (прикладывал и до, и после свадьбы, и беременную), хранится в красном диване, как в гробу, вместе с пластмассовыми цветами – и буквально сыпется, когда героиня Исаковой открывает это «хранилище».
Прошлое «держит в заложниках», не дает жить по-новому – только под диктовку навязших на зубах нарративов: «чтобы всё как у людей», «чтобы всё как положено». И школа, где Татьяна Викторовна пашет с утра до вечера, не изменилась с 90-х: те же обшарпанные парты (они же – надгробия на кладбище), те же вешалки цвета зеленой тоски, те же подходы учителей, сознание которых не переформатировалось. Вездесущий российский формализм не сдает позиции. Даже в воспитательной работе. Поэтому о домашнем насилии школьница Нина (Татьяна Романова) предпочитает молчать, маскирует набором избитых фраз из «топика»: «We are the great family».
Новое поколение кружит по той же орбите, что и Татьяна Викторовна, но каждый надеется, что все-таки с неё сойдет – дёрнет отсюда. Куда угодно, но дёрнет. И огромная модель Земли – с канцелярской кнопкой в точке Бугульмы – напоминает о множестве маршрутов, по которым может двигаться жизнь. По крайней мере, когда первоклассник Мишка поёт «Заправлены в планшеты космические карты» – на высокой позитивной ноте и совершенно искренне – верится, что не всё проиграно, не всё пропало…
ПЛАНЕТА КРУТИТСЯ
Школьный глобус в «Космосе» Игоря Теплова вырос до размеров гаража. Тут репетирует музыкальная группа сына Татьяны Викторовны. Поют и Дэвида Боуи, и рок-балладу Knockin’ on Heaven’s Doors, и ремарки Житковского, а это, по сути, белый стих: «Очаги снега. Поздний час. Очаги грязи». Земной шар периодически ломает изнутри «ярко-красный» завуч с химкой на голове и фанатичной искрой во взгляде (Ирина Бякова) – не открывает, а выбивает дверь в класс английского языка. А ещё на глобус проецируются чёрно-белые фантомы Татьяны: это и Микки Рурк, точнее альфа-самец Джонни – мечта любой женщины 40+, и Сережа в скафандре, и покойный муж Ильдар, похожий на монстра со смазанными, размноженными чертами. Во плоти он не явится, но будет угрожать, транслировать на крупном плане свое желание ударить побольнее, «отправить в нокаут», отменить все космические иллюзии, чтоб напомнить, кто тут «настоящий мужик».
А вот космонавт, точнее его рабочий костюм, спустится с колосников и приземлится на диван, приобняв Татьяну Викторовну. Оттуда же, сверху, прилетит космическая пыль со вкусом свободы, и планеты «упадут к ногам». К 12 апреля, к часу X, она наденет коктейльное платье, похожее на розовый бутон, – не срезав этикетку, – туфли с блестками, даже диадему со стразами, а Сережа не приедет: «Фааааак! Фак! Фак!» Преодолеть бугульминское «земное притяжение» не удалось. Иллюзию красивых отношений затянуло в «чёрную дыру» – и не в бесконечно далеком космосе, недостижимом, как счастье, а внутри Татьяны. Под конец глобус начнут разбирать на части, а вместе с ним – чёрно-белую проекцию её лица, её кривую улыбку и оторванный от реальности взгляд. «Жизнь есть сон», как заметил еще Кальдерон, современник Шекспира. Дрим. Муви.
Днем Татьяна Викторовна Гизатуллина учит английскому, а по ночам смотрит затертую видеокассету с «Девять с половиной недель» на языке оригинала: диалоги с Микки Рурком – её параллельная вселенная, сублимация не испытанной любви. «Двадцать лет одна как палка». Муж – на кладбище одноклассников (в 90-х все сторчались, сгинули в бандитских разборках или на войне). Сын бросил колледж и пропадает в гаражах с музыкальной группой. Коллеги готовятся к встрече космонавта – Сергей Лысов, герой России, решил посетить свою школу, а потому директор мобилизовал педсостав – надо срочно организовать образцовую «показуху»: администрация «вздрючит», если не сделать. И тут героиня Виктории Исаковой начинает множить иллюзии космических масштабов...
СИНИЙ ЧУЛОК
Исакову искусственно состарили, нацепив паричок с короткой стрижкой, старомодные очки и такие же блузки-кофты – до безобразия скучные. Добавили провинциальный говорок и утрировали все интонации. Перейти в комический регистр помог и английский с «деревянным» русским акцентом: «Тотал щит!» На сына-«обрубка» она срывается, учеников строит, как дрессировщик – хищников, на начальство реагирует так, что видно – усталость, желание послать подальше «вот это вот всё» бьёт рекорды. В общем, раздражение, взвинченность Татьяны Викторовны выходит за пределы «санитарной нормы». Зал смеется. Но гротеск, в котором Исакова работает (и смело, без оглядки), ей не очень к лицу. Выигрывает актриса в сценах, где к нервозности 42-летней одиночки «прирастает» мечтательность, готовность поверить, что космонавт – её первая и единственная любовь – едет именно к ней: царапал же сердечко на парте…
Эта вера в чудо за сутки разрастается так, что переходит чуть ли не в одержимость, в нестерпимую жажду перемен, которую во что бы то ни стало надо утолить. Слова застревают в горле, но она, чуть не поперхнувшись, признается на телекамеру, что ждет своего Серёжу. Для бугульминского окружения Татьяны Викторовны это звучит похлеще любого каминг-аута. Немыслимо, недопустимо! Как если бы она всю Бугульму вдруг «отменила» и решила выйти из игры. Но «отменят» её – причем единственная подруга Гуля (Наталья Корогодова), которой ох как обидно одной копить в себе пошлость, заедать майонезными салатами неудавшуюся жизнь и аккумулировать лучи ненависти (а в ЖКХ их не меньше, чем в школе). Кстати, ученики тут – как пауки в банке: стоит Татьяне Викторовне выйти из класса, и невозмутимый Жанебек (Олег Греков) душит дёрганого Петина (Никита Пирожков), держит мёртвой хваткой, а в глазах – стальное остервенение.
ЖИТЬ ПРОШЛЫМ
Татьяна застряла в бесперспективности и в прошлом: софа от покойной матери, ковер от покойной бабушки, допотопный кассетник и телевизор, купленный 22 года назад на компенсацию за смерть мужа в горячей точке. На самом видном месте – фото в рамке, с которого он пристально смотрит, следит за ней, чтоб жила памятью о герое – и ни шагу в сторону. Прах воспоминаний о замужестве, где ничего, кроме абьюза, и не было (прикладывал и до, и после свадьбы, и беременную), хранится в красном диване, как в гробу, вместе с пластмассовыми цветами – и буквально сыпется, когда героиня Исаковой открывает это «хранилище».
Прошлое «держит в заложниках», не дает жить по-новому – только под диктовку навязших на зубах нарративов: «чтобы всё как у людей», «чтобы всё как положено». И школа, где Татьяна Викторовна пашет с утра до вечера, не изменилась с 90-х: те же обшарпанные парты (они же – надгробия на кладбище), те же вешалки цвета зеленой тоски, те же подходы учителей, сознание которых не переформатировалось. Вездесущий российский формализм не сдает позиции. Даже в воспитательной работе. Поэтому о домашнем насилии школьница Нина (Татьяна Романова) предпочитает молчать, маскирует набором избитых фраз из «топика»: «We are the great family».
Новое поколение кружит по той же орбите, что и Татьяна Викторовна, но каждый надеется, что все-таки с неё сойдет – дёрнет отсюда. Куда угодно, но дёрнет. И огромная модель Земли – с канцелярской кнопкой в точке Бугульмы – напоминает о множестве маршрутов, по которым может двигаться жизнь. По крайней мере, когда первоклассник Мишка поёт «Заправлены в планшеты космические карты» – на высокой позитивной ноте и совершенно искренне – верится, что не всё проиграно, не всё пропало…
ПЛАНЕТА КРУТИТСЯ
Школьный глобус в «Космосе» Игоря Теплова вырос до размеров гаража. Тут репетирует музыкальная группа сына Татьяны Викторовны. Поют и Дэвида Боуи, и рок-балладу Knockin’ on Heaven’s Doors, и ремарки Житковского, а это, по сути, белый стих: «Очаги снега. Поздний час. Очаги грязи». Земной шар периодически ломает изнутри «ярко-красный» завуч с химкой на голове и фанатичной искрой во взгляде (Ирина Бякова) – не открывает, а выбивает дверь в класс английского языка. А ещё на глобус проецируются чёрно-белые фантомы Татьяны: это и Микки Рурк, точнее альфа-самец Джонни – мечта любой женщины 40+, и Сережа в скафандре, и покойный муж Ильдар, похожий на монстра со смазанными, размноженными чертами. Во плоти он не явится, но будет угрожать, транслировать на крупном плане свое желание ударить побольнее, «отправить в нокаут», отменить все космические иллюзии, чтоб напомнить, кто тут «настоящий мужик».
А вот космонавт, точнее его рабочий костюм, спустится с колосников и приземлится на диван, приобняв Татьяну Викторовну. Оттуда же, сверху, прилетит космическая пыль со вкусом свободы, и планеты «упадут к ногам». К 12 апреля, к часу X, она наденет коктейльное платье, похожее на розовый бутон, – не срезав этикетку, – туфли с блестками, даже диадему со стразами, а Сережа не приедет: «Фааааак! Фак! Фак!» Преодолеть бугульминское «земное притяжение» не удалось. Иллюзию красивых отношений затянуло в «чёрную дыру» – и не в бесконечно далеком космосе, недостижимом, как счастье, а внутри Татьяны. Под конец глобус начнут разбирать на части, а вместе с ним – чёрно-белую проекцию её лица, её кривую улыбку и оторванный от реальности взгляд. «Жизнь есть сон», как заметил еще Кальдерон, современник Шекспира. Дрим. Муви.