Top.Mail.Ru
Финита ля комедия | СМИ о Московском драматическом театре

Финита ля комедия. На сцене Московского драматического театра имени Пушкина шекспировская пьеса «Много шума из ничего» переоделась в модное и загрустила о вечном. Шекспир заговорил с чеховскими интонациями.

Какая-то затаенная печаль проглядывает сквозь маску одного из самых успешных постановщиков кассовых комедий. Это хороший признак, дающий шанс Евгению Писареву расширить рамки амплуа «театрально-зрелищного увеселителя». «Много шума из ничего» — это первый спектакль Писарева в качестве главного режиссера Театра имени Пушкина, куда он был назначен после смерти Романа Козака. Никто не сомневался, что заявочной работой нового главрежа будет комедия — и комедия получилась. Но что-то в ней надломилось в пути. Бодро начавшись, она беспечно и стремительно неслась по накатанной дороге, привычно веселя и потешая публику, а потом вдруг неожиданно задумалась: «А комедия ли я?» 

Предчувствие любви 

Все началось с вокзала. Звуки паровозных гудков, скучающие полисмены на платформе, силуэты спешащих пассажиров за вокзальными окнами, возбужденные голоса встречающих — вся эта вокзальная суета волнует, томит ожиданием чего-то важного, что перевернет жизнь этого залитого солнцем города, утыканного пальмами (художник Зиновий Марголин). Города, утопающего в ленивой праздности, ведущего свою жизнь от вечеринки до вечеринки, от карнавала до карнавала, под звуки веселого оркестрика, исполняющего любимые хиты местной публики (музыкальная «Группа W» с потрясающим вокалистом — безусловное украшение спектакля). Далекая победоносная война вернула на родину группу хохочущих загорелых мужчин в камуфляже и высоких армейских ботинках. Белозубые победители шумно обнимаются с родственниками и друзьями, флиртуют с игривыми девушками. Ближе к ночи все готово к любви: двусмысленные шутки, звон бокалов, сумасшедшие звуки музыки и фейерверков и распластанное сияющее покрывало звездного неба над головой. 

В труппе Театра Пушкина герои и героини отличаются особым шиком, почти совершенством — все они возмутительно красивы. Такого количества красавцев и красавиц ни один театр выдержать не способен, сцена Театра Пушкина в этом смысле почти уникальна. У молодых и не очень молодых актеров нет, кажется, никаких изъянов — все, чем щедро одарила их природа, активно поддержано великолепной физической формой, которую они с удовольствием демонстрируют. Разницы в поколениях вы не заметите — между «чуть за двадцать» и «далеко за тридцать» нет никакого зазора, все прекрасно двигаются, дерутся и танцуют. Видимо, о таком театре, театре физически здоровых людей и мечтал когда-то Константин Станиславский. Но русский театр не был бы русским, если бы за пышущей здоровьем личиной не скрывалась бы болезненная и томимая сомнениями душа.

Один шаг до ненависти 

Нежный, ранимый и жестокосердный Клавдио (Владимир Жеребцов) выбирает себе в спутницы тоненькую, доверчивую, фарфоровую Геро (Анна Бегунова). Стихийная любовь этих Ромео и Джульетты разбивается мелкими осколками о первое же препятствие — гнусную сплетню, оскорбительную для невинной девушки и позорную для столь благородного юноши. Сцена несостоявшейся свадьбы, где побелевший от гнева жених устраивает своей невесте публичную гражданскую казнь, прилюдно обвиняя ее в неверности и подлом обмане, становится кульминацией спектакля, ее высшей точкой. Униженную, раздавленную грязной бранью девушку ослепленный позором отец (Андрей Заводюк) таскает по сцене, как сломанную куклу — потрясенно молчащую, ни слова не произнесшую в свою защиту. Только слезы льются да белое платье — символ чистоты — сияет бессмысленным пятном. 

Сцена эта поставлена и сыграна столь драматично и эмоционально, что представить себе счастливый финал после нее невозможно. Почему Геро простила Клавдио? Простила человека, с такой легкостью поднявшего на нее руку, с таким холодным равнодушием отказавшегося от своей любви? Есть в этом покорном бабьем прощении что-то глубоко русское, то, что рифмуется с «мужниной женой» и с  «бьет, значит, любит». Да и в раскаяние Клавдио верится с трудом. Так после пьяного дебоша возвращается в семью притихший муж с глазами побитой собаки. 

Сконструированная путем комических интриг любовь Бенедикта (Александр Арсентьев) и Беатриче (Виктория Исакова) тоже кажется недолговечной — слишком стремителен был этот путь от взаимной насмешливости к тихой влюбленности. Да, они, безусловно, похожи. Оба красивы, умны, остроумны, оба привыкли к легким любовным победам, оба одиночки, оба одержимы свободой и независимостью. Обостренное чувство справедливости и гражданского долга стучит в их сердца, как «пепел Клааса», и никакими золотыми цепями не привязать их к тихой семейной заводи уюта и покоя. И чем тише и нежнее становится голос Беатриче, чем чаще она склоняет свою буйную голову на грудь вольнолюбивого красавца Бенедикта, тем меньше верится в их долгую счастливую жизнь. И цветок в руках Бенедикта выглядит столь же нелепо, как в руках у Беатриче — плюшевая пищащая игрушка с красным сердечком. 

После смеха 

Любители посмеяться получат свою порцию удовольствий. Новый современный перевод Екатерины Ракитиной и традиционный набор классических гэгов, на которых режиссер собаку съел, им эту возможность предоставят. Комическая пара полисменов (в которой угадываются среднестатистические черты всех тупых полицейских мира) своими интермедиями отвоюет целое пространство: актеры Сергей Миллер и Игорь Теплов «оттягиваются» от души, идут за смехом зала, как завороженные. Коллективная интрига, призванная соединить Бенедикта и Беатриче, раскручивается под неумолкаемый хохот, который подстегивает актеров, несущихся по кочкам ситкома (термин, пришедший с телевидения — ситуационная комедия) с уверенностью профессиональных массовиков-затейников. Но вместе с сюжетными разоблачениями разоблачается и сама сцена. Карнавальная мишура и картонные декорации словно растворяются в воздухе, оставляя на бесшумном круге фигурки людей, почти теней — то ли прошлого, то ли настоящего. Оглядываясь назад, герои и сами слабо верят в счастливый финал. И не успеет померкнуть свет, как руки влюбленных разомкнутся.