Евгений Гришковец: «Я ужасно страдал, пока был в моде»

В Театре имени Пушкина премьера — спектакль "Между делом". Автор и постановщик — Евгений Гришковец. О том, почему его публика не взрослеет, какой анекдот про себя он любит и сложно ли было работать на одной сцене с новым худруком "Гоголь-центра" Алексеем Аграновичем, писатель рассказал в интервью РИА Новости.

— В основе пьесы "Между делом" — реальная история: талантливая девушка попадает за решетку из-за своего молодого человека, а известный писатель пытается ей помочь. У главной героини, художницы Зинаиды Серебровой, есть реальный прототип. Ей пьеса как?

— Анна сейчас в колонии, осуждена на длительный срок. Она читала пьесу, ей многое не нравилось: например, то, что Зинаиду другие персонажи часто называют дурой. Еще юной барышне было небезразлично, кто будет ее исполнять. Она успокоилась, когда узнала, что это Таисия Вилкова и Елизавета Кононова.

— Труппу с Анной познакомили?
— Да, как-то раз после прогона, когда мы разбирали ошибки, поступил звонок из колонии. Обратной-то связи нет, только оттуда можно набирать. Я включил ее на громкую связь. Это было удивительно трогательно: актеры вдруг услышали ее голос, могли с ней поговорить. Анна не художница, как в пьесе, а поэтесса и певица. Так что она нам решила спеть. А артисты, которым я до этого воспроизводил ее песни, вдруг подхватили. Для нее это было очень радостно. Она поняла, что где-то там, в Москве, знают ее творчество и ставят про нее пьесу.

— А писатель Леонид Весневич, который пытается Зинаиде помочь, — ваше альтер-эго?

— Напротив, я хотел, чтобы он был совсем не похож на меня. Во многом ориентировался на своего друга Алексея Аграновича, под которого я в известной степени и задумывал эту пьесу, хотя еще даже не знал, что он будет в ней играть главную роль, а я ее сам ставить. С Лешей мы давно общаемся, он интересный человек и глубокий собеседник.

  — Зато теперь у вас в спектакле занят новый худрук "Гоголь-центра". С ним было легко?

— С одной стороны, сложно, с другой — интересно. Так как Леше с его небольшим театральным опытом пришлось выступать на большой сцене, он задавал много вопросов.

— Алексей Агранович делит эту роль с Александром Арсентьевым. Вам чье видение ближе?
— Арсентьев играет совершенно другого человека. И вообще, всем зрителям советую посмотреть спектакль в разных актерских комбинациях: они увидят разных писателей. Я не называю это составами, потому что нет закрепленных дуэтов, они перемешиваются.

— Я насчитала девять персонажей и полдюжины локаций. Не сложно ли было после моноспектаклей, где вы сам себе и режиссер, и исполнитель главной роли?

— Ну, это далеко не первый мой подобный опыт. Я не универсальный режиссер, но умею делать спектакли по собственным пьесам. Сейчас в Москве в других театрах идет как минимум три мои полноценные постановки, в том числе и в МХТ.

— Тогда почему вы пришли не к ним, а в театр Пушкина?
— Новый художественный руководитель МХТ Чехова не заинтересован в сотрудничестве со мной, хотя я работал с этим театром 17 лет. Ректор Школы-студии МХАТ Игорь Золотовицкий посоветовал мне обратиться в театр Пушкина. С Евгением Писаревым у нас с первой встречи начался творческий диалог. Кроме того, что здесь очень сплоченная труппа, этот театр заряжен на творчество.

— А другие театры — нет?

— Одни живут по привычке, не решаясь на эксперименты. Другие занимаются исключительно хайпом, с зарядом на скандал. А театр Пушкина готов на все, что по-настоящему связано с творчеством.

— Ну разве хайп — это плохо? Вот ваша дочь Наталья, которая называет себя НЕ Гришковец, пишет тексты песен. Например, "Беги, беги, дорогая, ради мамы и папы" для Смэша, причем клип собрал более 11 миллионов просмотров на YouTube. Это ли не критерий успеха?

— Критерий успеха — зрительская любовь. Все свои премии я уже давно получил, и мне их больше не светит — ну, может, за выслугу лет еще дадут. На фестивали тоже отъездил. Так что у меня только два критерия успеха: тиражи книг и проданные билеты на спектакли.
— И где аудитория более благодарная?

— Около 80 процентов своих спектаклей я играю в провинции, и там настоящая публика.

— Теплая?

— Не обязательно. Она не готова жить московскими мифами, особо не ведется на модные столичные постановки. Вряд ли в городе Кемерово или Новокузнецке спектакль "Бесы" дошел бы до конца — он просто не выдержал бы проверки провинцией.

  — А московская публика сложная?

— Я ее люблю, она насмотренная, потому что здесь много хороших театров. Но при этом столичная публика чудовищная, поскольку очень подвержена разным веяниям. Я ужасно страдал, пока был модным. На мои спектакли долго ходили все эти московские персонажи, полуптицы-полулюди, которые теперь полюбили Театр на Малой Бронной. И им было абсолютно безразлично то, что я делаю: ну зачем им история взросления провинциального сибирского мальчика, попавшего на флот? А в провинции такого нет, там приходят слушать то, о чем говорится со сцены.

— Вы сказали как-то, что ваша аудитория не стареет, ей всегда около 30. Значит, от вас уходят?
— Я же, в сущности, не очень меняюсь, просто взрослею. Одни зрители полюбили мои спектакли десять лет назад, потом им понравилось что-то другое. А ко мне пришли новые люди. Моя публика вместе со мной не взрослеет, ее средний возраст — 30-35 лет.

— То есть вы пишете для миллениалов, технически продвинутого поколения, хотя сами не водите машину, не любите смартфоны. Парадокс.

— Зато сколько времени у меня освобождается, потому что я не пользуюсь гаджетами. У меня нет компьютера, нет электронной почты, я от руки пишу, потому что не умею пользоваться клавиатурой!

— Это из-за дислексии?

  — В том числе. У меня серьезная форма дислексии, то есть сложности с восприятием любых символов. Я просто необучаемый в этом плане, мне нужно потратить такие усилия, что я понял: проще отказаться.

— Возвращаясь к разговору об успешности. Мне кажется, один из ее признаков — пародии. Расскажите любимый анекдот про себя.

— "Гришковец позвонил заказать пиццу, но наговорил новую пьесу". Остальные пародии чаще всего страдают тем, что мне не свойственно. Считается, что я бытописатель, который с вожделением и до мелочей вспоминает вкус и обертку советской докторской колбасы. Хотя ни в одном моем тексте вы этих подробностей не найдете: нигде нет ни цены, ни года, ни точного географического положения. Я вычищаю это, чтобы читатель сам наполнял эти пустующие места моего текста собственными впечатлениями. Например, если я скажу, что действие происходит в Кемерове, всем челябинцам сразу станет неинтересно. А нужно так написать, чтобы житель любого города подумал, что это про его малую родину.

— Это как же?

— В Кемерове ехать в школу с окраины мне нужно было в автобусе, набитом огромными мужиками, рабочими завода. Меня там зажимали, маленького, эти пять остановок. И я стоя засыпал. Покупал билетик, всегда считал цифры — вдруг счастливый? Если да, съедал. Доезжал до остановки, шел мимо магазина "Юный техник", где в освещенной витрине стоял робот, около которого я останавливался. Автобус был марки ЛиАЗ, в них было так душно, так ужасно пахло соляркой! Сейчас таких нет.

Как же сделать так, чтобы сегодняшнему читателю была интересна история моего детства, не тяжелого, а обычного советского, в котором было много счастья?
Вот так: "Автобус был большой. Когда он открывался, двери его шипели. В салоне стоял особый запах. Было тесно, но тепло, можно было прижаться к людям и немножко подремать". Во всех автобусах есть свой запах, даже в Швейцарии или в Италии, и везде с шумом открываются двери! Создать ощущение детства можно и сейчас, не рассказывая, какой был маршрут, как было холодно. Нужно рассказывать историю, полную не подробностей, а человеческих ощущений.

— А вдруг получится такой безликий город N? Сила разве не в деталях?

— Да, но в их выборе. Если я напишу, что трамвай был красный, а у людей в городе они синие? Если я скажу, что в армию пошел в 1985 году, а это будет читать человек 1984 года рождения, то для него это сразу станет историческим романом.

— Рано или поздно такая участь ждет любое произведение, описанное в нем устаревает.

— Жизнь в своих основах не меняется. Рождение, детство, школа, вуз, любовь, работа, потом семья и дети… Мы много спим, довольно много едим, перемещаемся по городу, читаем всякую ерунду. Жизнь на 95 процентов состоит из этого, как человек — из воды. Я про эту "воду" и пишу. Но — максимально жизнелюбиво.