Честертон и Камерный театр

Честертона готовили к постановке два года. Но уже в первый год подготовительных работ этот спектакль имел «плохую прессу». С ним были связаны «пути к наступающей органической эпохе, эпохе ренессанса современности» (из манифеста А. Таирова в № 1 «Гостиницы для путешествующих в прекрасном»).

Был такой журнал «Гостиница», напоминающий издания тех «культурных центров», где говорят по-русски. Кажется, издаётся в Москве и сейчас. В прошлогоднем, N° 50 «Жизнь Искусства» у меня была возможность подробнее остановиться на этом провинциальном дэндизме, сгруппировавшемся в Москве в 1922 г., на этих «нэпогребенных» страницах МКТ.

В том же N° 1 «Гостиницы» о капиталистической сущности грядущего Ренессанса говорил проф. А. Топорков. Для него—на смену умирающей романтической культуре пришли «люди из Бирмингама», короли железа и угля, Гуго Стиннес и Лесли Уркварт.

«Задача современного искусства, — писал А. Топорков, — понять это и удесятерить масштаб темы. Последняя не замедлит родить свой новый большой стиль».

После провалов в драме («Ромео», «Федра», «Формика») и после парижского эстетизма в нэповской Москве (на «Жирофле-Жирофля» москвичам, заблуждаясь, лестно чувствовать себя парижанами) А. Таиров даёт квинтэссенцию «большого стиля современности». Для этого взят сценарий Дж. К. Честертона «Человек, который был Четвергом». Сценарий переделан в «кошмар по Честертону») С. Кржижановским.

Не касаясь совершенно вопроса о том, насколько допустимо в Государственном Академическом театре утверждение принципов «большой современности» мы берём оценку этой анархо-фокстротной мелодрамы, сделанной из сценария Честертона в том плане, в котором её даёт режиссура МКТ.

Условимся: не говорить о том, насколько лозунг «земля в анархии» (за стойкой американского бара) дурно звучит.

Согласимся: инсценировать Честертона чрезвычайно трудно. Честертон — автор парадоксалист. Парадоксальность его сюжетов не уступает по силе парадоксам Уайльда и Шоу. Честертон смело пускает читателя по ложному следу. Закрывая последнюю страницу, вы так и остаётесь в недоумении. Этот оригинально развёрнутый эпизод имел все признаки увлекательной интриги. У Честертона: блестящая, оригинальная техника романа, и... никакой морали.

В постановке Честертона в М. К. Театре действие конкретизировано, приделан эпилог (отсутствующий у Честертона и абсолютно недопустимый сам по себе), где автор мистически и весьма неясно даёт оправдание обывательско-мещанскому авантюрному анархизму, утверждая сценический эффект принципов «большой современности» в трактовке Топоркова-Таирова-Кржижановского.

Важно оправдаться. А как — это совершенно неважно.

В скобках: мне кажется, что зло постановки Четверга в плане детективного романа идёт от этой трактовки сценария. Ну какой детектив — Церетелли?

О технических изысканиях в театре на Тверском бульваре ходили такие упорные слухи. Было столько писем в редакции различных газет о сделанных там изобретениях. Злополучная инсценировка Честертона, получившая плохую прессу и хорошую рекламу, заранее сделалась боевым спектаклем.

Отчётный спектакль в Моск. Кам. Театре есть определённое приближение к левому искусству. Приближение, но не достижение. В постановке «Четверга» несомненна преемственность от последних работ Вс. Мейерхольда (Рогоносец, Земля Дыбом, Озеро Люль). В плане общего подхода к нашему культурному фонду Таиров займёт своё место: те, кто не могут открыть Америки, могут хорошо подражать американской мелодраме.

Подражание. Но, в этом театре ничего не произошло, по крайней мере для публики. Машинизм большого американского города, идущий от Честертона, заменён обычной в театре формулой: «парфюмерно-парикмахерский урбанизм».

Как трудно, должно быть, с такой формулой утверждать принципы «большой современности».

Я, право, имею все основания опасаться, что если в этот Скоттлэнд-Ярд ворвется подлинный агент Лесли Уркварта — перестанет стрелять револьвер Сейма-Церетелли.

Московский Камерный театр странствовал семь месяцев за границей. Следовательно... в постановку введены танцовальные номера в кафэ.

Какое беспомощное поколение! Так ничему не научиться. Не нужно было семь месяцев ездить по Европе, чтобы показать foxtrot, который шутя и легко будут танцовать, ну хотя бы Футлин и Дебольская или любой из исполнителей эстрадных номеров Фореггера.

Итак, что мы имеем в результате двухлетних работ уже признанного вождя современной Академии? Об американцах прекрасно сказал Есенин:

«Европа курит и бросает окурки. Америка подбирает окурки и создает из них грандиозные вещи».

О грандиозных вещах в МКТ говорить пока воздержимся. Но художник театра А Веснин дал превосходную, чёткую установку. Она взята напрокат у Театра Революции: Роома и Виктора Шестакова.