«Материнское поле»: словно слова
Забытый всеми театрами разом Чингиз Айтматов вернулся на московские подмостки благодаря лидирующему по количеству премьер в сезоне Театру Пушкина. Что ни месяц, то новое открытые: после искрометного Твена («Таланты и покойники»), появилась вдумчивая Бейкер («Чужаки»). И вот, почти сразу — суровый Айтматов с «Материнским полем».
Айтматов перестал быть «модным» в нулевых — его яростный поиск правды жизни и справедливости казался тогда чуть ли не чудачеством. А теперь вдруг выяснилось, что и вера стала нужна, и справедливость желаема, и мир во всем мире ох как необходим. Более того — выдуманный писателем манкуртизм (потеря памяти) — болезнь века. Пушкинцы не ставили себе целью морализаторство. Пафос и ура-патриотизм в спектакле Сергея Землянского отсутствует как факт, Но кто знает, что было бы, если бы режиссер не сделал ставку на невербальный театр.
Спектакль идет без текста, — вместе этого шестеро смелых выделывают на сцене коленца. Они двигаются по-одному, по-двое, по-трое, — как будто исполняют ритуал. Жизнь проходит в этих танцах пунктиром. Пластика молодых тел — идеальное выразительное средство. С ее помощью легко рассказать и о молодецкой удали, и о горячечных поцелуях, и о жарком празднике сбора урожая, об общинном укладе жизни русской деревни, даже о войне.
Сценография простая, но запоминающаяся — листы ржавого железа , которые — чуть заденешь их — грохочут небесным громом и пушечными выстрелами. Война, забирающая у матери любимого мужа и трех сыновей, хоронит их всех под этим ржавым железом, под дождем из пулеметных гильз. Предметы-символы в этом спектакле удивительны и точны. Куски земли, камни, книги... Никакой фальшивой этники, всё — правда, и всё — быль.
Женские руки (матери и невестки) взмывают вверх, но от любимых остаются лишь тени... Продолжать жить в осиротевшем доме помогает надежда на чудо. Когда же в родовых муках погибает невестка, малыш остается на руках главной героини. Четырежды вдовы, с заплаканным сердцем, сухими глазами. Но она победит и эту беду, она вырастет внука и расскажет ему об ушедших родных и счастье, которое не повторится. И еще ... она обязательно произнесет (пусть не здесь, не на сцене) короткую горькую молитву — «Лишь бы не было войны».
Спектакль Землянского получился необыкновенно сильным: здесь всё про человека, его боль и любовь. В пластике родились новые смыслы, и сама суть романа стал как будто легче, светлее. Землянскому и его актерам удалось показать горе так, чтобы зритель вышел из зала, до краев наполненный чувством приятия жизни. Трагедия неизбежна так же, как неизбежна жизнь и любовь.
