Мама, сколько стоит совесть?

В Театре им. Пушкина вышла премьера Дмитрия Крымова Костик по мотивам "Чайки" Чехова. Не так давно о другом своем спектакле, "Сережа", тоже названном по имени героя знаменитого произведения (Анны Карениной), режиссер сказал: "Нам хотелось сделать его как очередной бунинский Солнечный удар, быстро, нежно, страшно". Кажется, воплотить все это у Крымова лучше получилось не в "Сереже" (который точно не быстр, а даже довольно длинен), а именно в "Костике".

Одноактная постановка начинается с огромного монолога. "Россия - страна великой культуры" - произносит поручик в отставке Шамраев (Борис Дьяченко), одетый в пиджак и адидасовские треники. Его обреченно слушают остальные обитатели усадьбы, в том числе огромный черный ньюфаундленд. Когда пафосному спичу начинает мешать лай чужой собаки, Шамраев, недолго думая, пристреливает ее и продолжает говорить о духовности.

Эта кажущаяся бесконечной речь прерывается появлением субтильного существа с розовым рюкзаком, которое с разбегу плюхается прямо в небольшой бассейн с водой (он в спектакле вместо чеховского озера), прокричав: "Я не опоздала?". Мокрые брюки на розовые колготки Нина Заречная (Мария Смольникова) меняет прямо в проходе зрительного зала, трогательно объясняя, что она не стесняется, потому что хочет стать актрисой.

Треплев (Александр Дмитриев) заявляет, что переписал всю ее роль, так что придется ей просто читать с листа как вТеатре.doc. Нина с абсолютно неподходящими восторженными интонациями декламирует текст о том, что государство расчеловечивает общество, о высоком проценте мужских самоубийств в России, а также о том, что мать Костика обслуживает власть, выступая перед ней на концертах, то есть продав свою душу и совесть. "Жалкого водевиля написать не в состоянии, ничтожество!" - парирует Аркадина (Виктория Исакова), глядя на Костика, который в этом спектакле инвалид без рук, с выкрашенными в зеленое волосами. "На что я тебе протезы буду покупать?". И исполняет хорошо поставленным голосом песню "Вперед, Россия". А потом отвешивает пинка и попавшемуся под руку Тригорину, и Нине, и сыну, да так, что он остается лежать лицом вводе.

В штанах цвета фуксии и павлово-посадском платке на плечах Аркадина больше похожа на уголовницу, чем на актрису.

А вот, напоминающий длинными волосами Диму Маликова, Тригорин (Александр Матросов) в красной куртке с надписью Coca-cola в постановке - поэт-песенник. При виде него Нина вопит: "Это мой краш!" ("зазноба" на молодежном сленге - Труд). "Вживую он еще лучше, чем в телевизоре!". Тригорин спрашивает ее: "Думаете, мне не хочется написать: "Мы живем, под собою не чуя страны?"". Но, вместо этого, он сочиняет "желтели губы от лимона, сгорало сердце от любви" и прячется от проблем под каблуком у Аркадиной.

В последнем действии Треплев появляется один на белой, словно занесенной снегом, сцене. У него из рукавов больше не торчат обрубки: на гастролях в Харькове мама достала протезы. Правда, она по-прежнему не любит сына, так как тот мешает ей чувствовать себя молодой. Поведав об этом, Костик замечает в зрительном зале Нину. Идет к ней прямо по ручкам кресел, как будто не видя преград, и это выглядит очень трогательно. "Я теперь актриса, а вы с руками. Хорошо иметь рукастого мужика!" - каламбурит Нина. Она накрашена и одета как вульгарная поп-звезда, и непременно хочет доказать, что стала актрисой, для чего демонстрирует свою программу, которую показывает... в электричках. Поет, танцует и выдувает огромные мыльные пузыри, после чего, совсем как в сказке-фарсе, уезжает на спине огромного волка. Костику остается только застрелиться: руки-то у него появились, а вот любви по-прежнему нет ни маминой, ни Нининой.

Один из признаков удачи: об этом действительно быстром спектакле можно рассказывать бесконечно. Крымов, как всегда, парадоксален, непредсказуем и щедр на выдумки, касающиеся текста, художественного оформления... Но главное, что после спектакля остается щемящее чувство жалости: не только к бунтующим детям: инвалиду Костику и нелепой Нине, но и к консервативным взрослым: прожженной стареющей Аркадиной, трусливому Тригорину и даже напыщенному Шамраеву. Ведь, то правильное, чему они служат, такой же символ тупика, как неуклюжий бунт молодежи.

Актуально, не правда ли?