Анна Кармакова. Материнское поле, театр им. А.С. Пушкина
Как прошли ваши гастроли? Какие впечатления у вас остались?
Гастроли прошли прекрасно. Конечно, мы там были всего лишь три дня, но этого хватило. Такой большущий перелет и такая перестройка по времени существенно влияют на твое самочувствие. Впечатлило, что буквально через реку видно Китай. Ты находишься в одном городе, в одной стране, но уже видишь маленький городочек Хайхэ. Он считается маленьким городом, но там население 1.200.000 человек на секундочку. И каждый вечер там все мерцает огнями, каждый кустик, все высотки в иллюминации.
Фестиваль прошел хорошо, организация прекрасная. Зрителей было много. Хотя я знаю, что сейчас есть ограничения в виде 50% заполняемости зала. Нам даже говорили, что продали полный зал, а потом пришлось возвращать билеты, потому что можно продавать только 50%.
Есть ли отличия в отношении зрителя к спектаклю в Москве и в Благовещенске?
Есть. На это влияет много факторов. Во-первых, это не наша родная сцена, поэтому технически отличается восприятие зрителя. Обычно мы играем на сцене в филиале – это маленький зал буквально на 60 мест, и зритель сидит рядом с нами. А в Благовещенске – углубленная сцена, большой театр с амфитеатром, с партером. Той энергии, которую мы затрачивали в филиале, не хватило бы, чтобы пересечь это расстояние и добить до зрителя. Во-вторых, я думаю, московский зритель – совершенно другой, потому что он избалованный: у него есть выбор, на какой спектакль сходить. У зрителей в Благовещенске нет такого разнообразия. Они, возможно, не видели чего-то такого.
Отличается ли восприятие зрителем пластического и драматического спектакля?
Нет, я думаю, не отличается. Здесь главное – попало или не попало. А какой это будет спектакль – пластический, оперный или драматический – неважно. Я думаю, что для зрителя главное – восприятие и те эмоции, катарсис, которые они словили или не словили. Важно впечатление, а не язык.
Отрабатывали ли вы особые физические привычки (жесты, походку, мимику) вашего персонажа в процессе работы над ролью, чтобы они больше принадлежали вашей героине, а не вам? Или вы всё-таки рассказывали её историю своим телом?
Я не могу сказать, что мы прорабатывали каждого нашего героя по индивидуальным движениям. Мы больше пытались рассказать историю языком, которым мы это никогда не делали — языком тела. Для нас это было непривычно. Для актёра привычно говорить, встраиваться в мизансцены, а тут ты совершенно лишался языка. Всю историю о том, что я мать, что у меня три сына, что идет война, надо было показать языком тела и в какой-то степени языком музыки. У нас был акцент на то, чтобы история была понятна и попадала.
Как вы искали движения для себя? Это же не история из повседневной жизни.
Мы прислушивались к своему телу. Все равно язык выражения задавал Серёжа Землянский. Мы же не танцовщики, у меня нет специального образования, только общее актерское. И наш спектакль – это именно пластический спектакль, не танцевальный, там нет фуэте и классических схем движения. Там больше работает жест. Он может быть говорящим. Это может быть поднят единственный палец, но это будет со смыслом, если ты его внутри себя проговариваешь. Серёжа задавал алгоритм, стиль, а мы на основе этого находили свое движение.
О чем для вас спектакль «Материнское поле»?
Во-первых, этот спектакль о семье, о любви, о поддержке. О семье как сильнейшей структуре жизни. Во-вторых, естественно он и о войне, о том, как эта идиллия может разрушиться в одно мгновение. И в-третьих, этот спектакль для меня о том, что надо жить несмотря ни на что. Моя героиня одна остается в живых с неродным внуком на руках, но она все равно выбирает жизнь, она выбирает делиться энергией, любовью, опытом и знанием с этим неродным внуком.
Есть ли такая роль, которую вы можете назвать поворотной в вашей карьере?
Я думаю, это спектакль «Звуки музыки» компании Stage Entertainment. C этой ролью я переехала в Москву. До этого я работала два года в Новосибирске, приехала в Москву на кастинг и прошла на главную роль Марии. Это стало поворотным моментом в моей личной жизни, потому что я поменяла город, исполнилась моя мечта. И это была роль, как будто с меня списанная. У меня был случай: приходил на спектакль мужчина, он знал, что главную роль играет Екатерина Гусева, а тут смотрит, что в программке написана Анна Кармакова, и говорит: «Что за Анна Кармакова? Я на Гусеву пришел». Ему говорят: «Нет, сходите, это наша новая звезда». Он идет скрепя сердце, а потом влюбляется в талант, и мы до сих пор с ним дружим. Это была такая роль в моей жизни, за которую я благодарна.
Есть ли роль, о которой вы мечтаете?
Нет, я думаю, что у меня нет такой роли. У меня есть жизненные темы, о которых я хотела бы говорить, и я бы хотела, чтобы эти темы в роли были сказаны.
Тяжело ли вам было вернуться к работе после карантина?
Безусловно, на карантине произошло переосмысление своей профессии. Были расставлены приоритеты: что тебе хочется делать, а что нет, без чего ты можешь жить, а без чего не можешь. Я об этом успела очень долго подумать. В Благовещенске я играла свой первый спектакль после карантина, и это, конечно, было страшно, появился мандраж. Ты не понимал, хватит ли у тебя внутренней энергии, чтобы удержать зал, потому что, на самом деле, многие актёры как будто бы забыли, как играть. Мы разговариваем с ребятами и думаем: «А как играть-то вообще? Не расплескал ли ты свой талант за время карантина?» Но вроде бы все на месте.
Как вы относитесь к театру в онлайне? Смотрели ли что-то на карантине?
Я смотрела буквально пару постановок, но я считаю, что театр в онлайне – это сложная штука. Во-первых, это должно быть очень хорошо снято. Наверное, с нескольких камер, потому что на сцене происходят очень живые моменты. А спектакль обычно снимают не как кино, не крупными планами, а общими. Теряется очень многое. Если это хорошо снято, то это работает, но вообще я думаю, что театр не работает через экран. Для этого есть кино.
Спектакль, по вашему мнению, должен быть снят крупными планами? Когда мы сидим в зрительном зале, мы смотрим картинку целиком.
В театре есть живая энергия, которую ты получаешь прямо со сцены. А для того, чтобы пробить экран, нужны другие ключи, другие возможности. Вот этого, я думаю, как раз можно добиться крупными планами и различными сменами картинки.
Гастроли прошли прекрасно. Конечно, мы там были всего лишь три дня, но этого хватило. Такой большущий перелет и такая перестройка по времени существенно влияют на твое самочувствие. Впечатлило, что буквально через реку видно Китай. Ты находишься в одном городе, в одной стране, но уже видишь маленький городочек Хайхэ. Он считается маленьким городом, но там население 1.200.000 человек на секундочку. И каждый вечер там все мерцает огнями, каждый кустик, все высотки в иллюминации.
Фестиваль прошел хорошо, организация прекрасная. Зрителей было много. Хотя я знаю, что сейчас есть ограничения в виде 50% заполняемости зала. Нам даже говорили, что продали полный зал, а потом пришлось возвращать билеты, потому что можно продавать только 50%.
Есть ли отличия в отношении зрителя к спектаклю в Москве и в Благовещенске?
Есть. На это влияет много факторов. Во-первых, это не наша родная сцена, поэтому технически отличается восприятие зрителя. Обычно мы играем на сцене в филиале – это маленький зал буквально на 60 мест, и зритель сидит рядом с нами. А в Благовещенске – углубленная сцена, большой театр с амфитеатром, с партером. Той энергии, которую мы затрачивали в филиале, не хватило бы, чтобы пересечь это расстояние и добить до зрителя. Во-вторых, я думаю, московский зритель – совершенно другой, потому что он избалованный: у него есть выбор, на какой спектакль сходить. У зрителей в Благовещенске нет такого разнообразия. Они, возможно, не видели чего-то такого.
Отличается ли восприятие зрителем пластического и драматического спектакля?
Нет, я думаю, не отличается. Здесь главное – попало или не попало. А какой это будет спектакль – пластический, оперный или драматический – неважно. Я думаю, что для зрителя главное – восприятие и те эмоции, катарсис, которые они словили или не словили. Важно впечатление, а не язык.
Отрабатывали ли вы особые физические привычки (жесты, походку, мимику) вашего персонажа в процессе работы над ролью, чтобы они больше принадлежали вашей героине, а не вам? Или вы всё-таки рассказывали её историю своим телом?
Я не могу сказать, что мы прорабатывали каждого нашего героя по индивидуальным движениям. Мы больше пытались рассказать историю языком, которым мы это никогда не делали — языком тела. Для нас это было непривычно. Для актёра привычно говорить, встраиваться в мизансцены, а тут ты совершенно лишался языка. Всю историю о том, что я мать, что у меня три сына, что идет война, надо было показать языком тела и в какой-то степени языком музыки. У нас был акцент на то, чтобы история была понятна и попадала.
Как вы искали движения для себя? Это же не история из повседневной жизни.
Мы прислушивались к своему телу. Все равно язык выражения задавал Серёжа Землянский. Мы же не танцовщики, у меня нет специального образования, только общее актерское. И наш спектакль – это именно пластический спектакль, не танцевальный, там нет фуэте и классических схем движения. Там больше работает жест. Он может быть говорящим. Это может быть поднят единственный палец, но это будет со смыслом, если ты его внутри себя проговариваешь. Серёжа задавал алгоритм, стиль, а мы на основе этого находили свое движение.
О чем для вас спектакль «Материнское поле»?
Во-первых, этот спектакль о семье, о любви, о поддержке. О семье как сильнейшей структуре жизни. Во-вторых, естественно он и о войне, о том, как эта идиллия может разрушиться в одно мгновение. И в-третьих, этот спектакль для меня о том, что надо жить несмотря ни на что. Моя героиня одна остается в живых с неродным внуком на руках, но она все равно выбирает жизнь, она выбирает делиться энергией, любовью, опытом и знанием с этим неродным внуком.
Есть ли такая роль, которую вы можете назвать поворотной в вашей карьере?
Я думаю, это спектакль «Звуки музыки» компании Stage Entertainment. C этой ролью я переехала в Москву. До этого я работала два года в Новосибирске, приехала в Москву на кастинг и прошла на главную роль Марии. Это стало поворотным моментом в моей личной жизни, потому что я поменяла город, исполнилась моя мечта. И это была роль, как будто с меня списанная. У меня был случай: приходил на спектакль мужчина, он знал, что главную роль играет Екатерина Гусева, а тут смотрит, что в программке написана Анна Кармакова, и говорит: «Что за Анна Кармакова? Я на Гусеву пришел». Ему говорят: «Нет, сходите, это наша новая звезда». Он идет скрепя сердце, а потом влюбляется в талант, и мы до сих пор с ним дружим. Это была такая роль в моей жизни, за которую я благодарна.
Есть ли роль, о которой вы мечтаете?
Нет, я думаю, что у меня нет такой роли. У меня есть жизненные темы, о которых я хотела бы говорить, и я бы хотела, чтобы эти темы в роли были сказаны.
Тяжело ли вам было вернуться к работе после карантина?
Безусловно, на карантине произошло переосмысление своей профессии. Были расставлены приоритеты: что тебе хочется делать, а что нет, без чего ты можешь жить, а без чего не можешь. Я об этом успела очень долго подумать. В Благовещенске я играла свой первый спектакль после карантина, и это, конечно, было страшно, появился мандраж. Ты не понимал, хватит ли у тебя внутренней энергии, чтобы удержать зал, потому что, на самом деле, многие актёры как будто бы забыли, как играть. Мы разговариваем с ребятами и думаем: «А как играть-то вообще? Не расплескал ли ты свой талант за время карантина?» Но вроде бы все на месте.
Как вы относитесь к театру в онлайне? Смотрели ли что-то на карантине?
Я смотрела буквально пару постановок, но я считаю, что театр в онлайне – это сложная штука. Во-первых, это должно быть очень хорошо снято. Наверное, с нескольких камер, потому что на сцене происходят очень живые моменты. А спектакль обычно снимают не как кино, не крупными планами, а общими. Теряется очень многое. Если это хорошо снято, то это работает, но вообще я думаю, что театр не работает через экран. Для этого есть кино.
Спектакль, по вашему мнению, должен быть снят крупными планами? Когда мы сидим в зрительном зале, мы смотрим картинку целиком.
В театре есть живая энергия, которую ты получаешь прямо со сцены. А для того, чтобы пробить экран, нужны другие ключи, другие возможности. Вот этого, я думаю, как раз можно добиться крупными планами и различными сменами картинки.