Материнство без слов
Спектакли «без слов» в последнее время все активнее завоевывают театральное пространство Москвы. Видимо, дают о себе знать многочисленные международные фестивали, куда все чаще привозят именно пластические постановки – ведь они понятны «без слов». Правда, консервативный русский драматический театр довольно долго противился этой тенденции, надвигающейся и с Востока, и с Запада, а вот теперь, наконец, принял окончательно.
Возможно, дело в том, что нашим актерам понадобилось время, чтобы перестроить свое тело под «требования» пластической выразительности. Но их освоение открыло артистам новые возможности диалога со зрителем – еще более глубокого и, как ни странно, более драматического. Последний раз такой диалог состоялся на сцене филиала Театра им. Пушкина.
«Материнское поле» Чингиза Айтматова, поставленное хореографом Сергеем Землянским и зазвучавшее благодаря актеру студии SounDrama композитору Павлу Акимкину, из тех спектаклей, которые не анализируешь, не оцениваешь, но чувствуешь. Как чувствуешь саму вязкую прозу Айтматова. Здесь звук рождается из движения, а движение из звука. Здесь тягучая стонущая виолончель Матери-земли дает начало мучительной жизни, которая парадоксальным образом наполнена несмолкающим смехом.
Смех, вообще, пронизывает этот светлый спектакль о неостановимости жизни. О жизни наперекор войне и несчастью. О материнской любви и силе, ведь именно мать олицетворяет жизнь.
Повесть Чингиза Айтматова – это, по сути, монолог. Монолог-воспоминание Матери, отдавшей войне мужа и сыновей, похоронившей любимую невестку и оставшуюся с внуком-младенцем. Спектакль Землянского – многофигурная живая картина, где в каждом ее уголке разворачивается интересный сюжет, который крайне любопытно разглядывать. Вот например, первые объятия юных парня и девушки, а на заднем плане один за другим появляются на лавке их сыновья. Или чудно решенная потребность братьев друг в друге: вот они играют в мяч, но как! Длинная подвижная сцена, во время которой мяч ни разу ни касается земли, а братья ни разу не дотрагиваются до него руками – передают любыми другими доступными способами. На грани эквилибристики. Здесь актерское чувство партера переносится на взаимоотношения героев, рождая емкий и объемный образ. Или беременность невестки, сотканная режиссером на двух реализованных метафорах: «принесла в подоле» и «разрешилась от бремени». Вот огромный валун вкатывает ей в подол случайный любовник, и она идет, шатаясь, с ним по шаткому бревну, пока не освободится от этого бремени, не передаст его в руки Матери, чтобы спокойно отойти…
Монументальная былинность Айтматова не теряется в пластическом задоре молодых артистов. Напротив, есть в них что-то вневременное, без чего притча невозможна. Это самое «надвременье» чувствуется даже на фотографиях – лица одновременно юные и взрослые; взгляды мудрые, но в то же время лукавые. И под стать им пространство, сочиненное Максимом Обрезковым – камень и дерево – вечные материалы. И песок, утекающий сквозь пальцы, и вода, омывающая лицо и дающая силы. И все оттенки инородного тела – металла, изъеденного временем. Он появится градом пуль, высыпавшихся из желобов на сцене, и продолжится жестяными дверьми и листами, на которые выведет героев война. Но все это – подручные материалы. Главное здесь само пространство земли, поля, что дает всходы. И снова звуки виолончели. И новая жизнь.
…Когда выходишь из театра, не отпускает чувство, которое сложно облечь слова. Ощущение тепла, покоя и некоей дополненности, внутренней завершенности. Словно рождение новой жизни коснулось каждого из сидящих в темноте зрительного зала. Чувство материнства – вот, наверное, как точнее всего можно описать свою эмоцию. Материнства и принадлежности к чему-то глубинному, к основам. Материнское поле…
