Евгений Писарев: интервью для MASKBOOK

Связаны ли два Ваших спектакля: «Свадьба Фигаро» в Театре им. А.С. Пушкина и «Свадьба Фигаро» в Большом театре?

Эти две постановки связаны командой, потому что почти все, кто делал постановку в Театре Пушкина – художник Зиновий Марголин, хореограф Альберт Альбертс и художник по свету Дамир Исмагилов – плавно перешли в Большой театр. Одной из главных задач было не повториться. Постановка в Театре Пушкина выстроена во многом на Моцарте. Я же не предполагал, что буду ставить в Большом театре, когда начинал репетиции. Поэтому в драматическом театре у меня получился более оперный спектакль – по статуарности, композиционности, стремлению к изящному и роскошному. Когда я работал в Большом театре, на меня безусловно влиял спектакль, который я уже выпустил, и теперь передо мной стояли задачи драматические. Не в том смысле, что мы хотели поставить жесткую драму, а том смысле, что работали с исполнителями как с драматическими артистами. Да и в решении декораций это вполне мог быть драматический спектакль. Объединяет их какая-то праздничная атмосфера, праздничное ощущение и Бомарше, и Моцарта, и всей этой истории, связанной со свадьбой Фигаро.


Как Вы придумали сценографический образ? Почему Мондриан, почему такая стилистика?

Важным было ощущение дома – богатого, модного, в котором живут медийные люди, селебрити. Там есть некий граф – большой босс, но при этом невероятно стильный, модный. Вообще, это обложечная жизнь, которую мне хотелось вывернуть наизнанку, чтобы тем самым показать страсти, которые происходят за видимой стороной жизни, где герои бесконечно фотографируются, снимаются, причесываются, переодеваются и так далее. Было желание показать двойную жизнь этих людей. Отсюда разрезанный дом.
Когда-то у Ив Сен Лорана была коллекция в стиле Мондриана – целая коллекция одежды, в которой модельер использовал найденную художником форму, цвет. Мы решили сделать такой дом, разрезанный наполовину, который дает возможность подсмотреть, что происходит в комнатах. В этой пьесе люди постоянно прячутся из комнаты в комнату, запираются. Мы, как правило, видим только тех, кто выпутывается, а мне был интересен весь процесс. Граф стучится в комнату графини, Керубино уже спрятался в туалетной комнате, а мы видим всю эту ситуацию.
Началось все с нашего увлечения фильмами и модными журналами 50-х – 60-х. Очень много интересного происходило в то время. Современное искусство очень быстро находило выход к массам. В массовой культуре, в промышленности, дизайне все было взаимосвязано.


Почему именно этот период? Почему не наши дни?

Это не случайно. Мы выбирали какое-то время, когда люди были относительно радостными, когда они имели возможность радоваться. Ощущение сегодняшнего дня драматично и тревожно, причем это ощущение не зависит от конкретной ситуации. 50-е и 60-е годы – это послевоенное время. Действие у нас происходит в какой-то среднестатистической Европе. То ли в Италии, то ли во Франции, может, и в Германии. Я не понимаю, кто Фигаро по национальности: поют по-итальянски, живут в Испании, драматург французский, композитор – австриец. Война уже ушла куда-то десять-двадцать лет назад, но наша современность еще не наступила, это еще не сейчас. Это то время, когда люди захотели красиво одеваться, когда у них появилась возможность красиво жить, вкусно есть, радоваться жизни и любить. Всю внешнюю опасность мы постарались убрать. Все опасности, которые есть в этой опере, идут от самих людей и от их взаимоотношений. Они возникают, когда страсти заставляют людей делать глупости, а иногда жестокости и неприятности.


Вы смотрели какие-то постановки «Фигаро», их же много?

С одной стороны, они мне помогли, с другой, позволили не повториться. Последние десятилетия было сделано много постановок отяжеляющих, драматизирующих, иногда даже беспросветных. Хотя есть потрясающие постановки, например, спектакль в Зальцбурге в 2006 году на меня произвел большое впечатление. Много прекрасных спектаклей, которые помогли мне музыкально сориентироваться в опере. У меня за плечами только неоконченная музыкальная школа, но все равно я музыкальный человек. Так что у меня-то проблем не было, я боялся, что у артистов будут со мной проблемы… Но у нас сложился хороший альянс, сразу возник контакт.
В целом меня немного тяготит ощущение, что от меня все хотят праздника, радости и комедии. Но здесь я понял, что как раз комедийная, праздничная суть этой оперы очень давно никаком образом не проявлялась нигде в мире. Моцарт поднял комедию положений Бомарше до лирики, пронзительной и духовно насыщенной истории. Сегодняшнее время оставляет на «Фигаро» свой отпечаток и делает его серьезнее, мрачнее. Я проверил свою идею на Уильяме Лейси (дирижере оперы «Свадьба Фигаро» - прим. ред.). Он не в первый раз занимается и «Фигаро», и Моцартом. Уильям очень меня поддержал и обрадовался, что наконец появился режиссер, который сможет вытащить эту сторону оперы. Не за счет убыстрения темпов, а за счет тонкой и ироничной интонации, а также особой интерпретации отдельных номеров. Мне кажется, мы услышали друг друга. Никакого противоречия ни с певцами, ни с дирижером не было. Все равно история «Фигаро» невероятно трогательная, как ее ни окрашивай – в светлые или в мрачные тона. Эти герои очень ранимы, уязвимы, несмотря на то, что часто хорохорятся, пытаясь представить из себя нечто иное. Мне кажется, у нас получилось сделать эту оперу с сердцем и с теплом. И я благодарю за это Уильяма, он держал всю музыкальную часть.


А вообще любите Моцарта?

Да, конечно. И потом, я бы в жизни не взялся за «Катерину Измайлову», предположим. У Моцарта музыка, которую я понимаю, постигаю, могу рассчитать, даже не имея музыкального образования. Моцарт это не только шампанское, у него очень все математично, его музыка раскладывается. Мне с ним было легко, комфортно. За Вагнера или атональную музыку я никогда не возьмусь, да мне и не предлагают. Может, я и двинусь в какую-то более сложную сторону, но, скорее, это будут итальянцы.


В Вашем театре появляются музыкальные спектакли. Например, также номинированное на Золотую Маску «Рождество О.Генри». Не хотите и Вы поставить в своем театре музыкальный спектакль?

Я очень ответственно и трепетно отношусь к музыкальному театру и музыкальному жанру в драматическом театре. Поэтому я, поработав в международных компаниях и приняв участие в летнем семинаре на Бродвее, понимаю, что в своем сегодняшнем техническом состоянии Театр Пушкина не готов к тому уровню музыкального спектакля, который я себе мыслю. А делать это средненько, бедненько, на чем попало и с кем получится, я не хочу. Хотя музыку я, так или иначе, внедряю в наши спектакли. Спектакль Леши Франдетти стал первым пробным экспериментом. Мы не хотели ставить камерный мюзикл, просто чтобы выпендриться. Да и с точки зрения коммерции это совершенно не выгодно: живой оркестр, лицензия, авторские права – и все это на 60 зрителей. Но в данном случае мы справились своими силами: в «Рождестве» поют наши лучшие музыкальные артисты. Популярность этого спектакля дает мне надежду на то, что и на большой сцене что-то появится. У нас во многих спектаклях есть живой звук: в «Доходном месте», в «Вишневом саде», в «Добром человеке из Сезуана». Что-то такое у нас рождается.