Top.Mail.Ru
​ «БУТУСОВ ДАЕТ ПОЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ СВОБОДНЫМ» | СМИ о Московском драматическом театре

С актрисой Московского драматического театра им. Пушкина Александрой Урсуляк мы встречаемся поздно вечером, после спектакля «Гедда Габлер», когда монтировщики сцены разбирают декорации.

– Александра, вы только что отыграли спектакль, на который, судя по всему, приходит довольно разнообразная публика. Как достучаться до каждого?
– На самом деле вокруг любого спектакля очень скоро формируется «свой» зритель. Если сравнивать публику спектаклей «Гедда Габлер» и «Барабаны в ночи», то это два совершенно разных зала. В то же время в репертуаре всегда есть хиты, которые понятны почти всем. Тот же «Добрый человек из Сезуана» может быть интересен и искушенному зрителю, и человеку, случайно забежавшему с Тверского бульвара. Но в любом случае, дыхание спектакля начинает появляться, только когда приходят люди.

– Спектакль «Гедда Габлер» вышел в Театре им. Пушкина в новом переводе. Для вас важно, чтобы ваша героиня говорила сегодняшним языком?
– Ну, если посмотреть любой другой перевод этой пьесы Ибсена, то можно убедиться, что он звучит довольно архаично. Поэтому, да, если речь идет о приближении действия во времени, нужен новый перевод. Но на самом деле, это не обязательное условие, чтобы театр был современным. Всё зависит от режиссерского видения.

– Гедда – крайне непростой, деструктивный персонаж. Работая над ролью, вы обращались к личным переживаниям?
– Обычно обращаюсь: а чем же еще играть? Но на эту героиню личных переживаний не напасешься. У Гедды есть вполне конкретное стремление покончить с собой, а мне очень сложно это понять.

– В таком случае, от чего вы отталкивались?
– Я пыталась разобраться в ее мотивах. Болезнь ли это? Всерьез ли это? А может быть, таким образом она просто хочет обратить на себя внимание? Мне казалось, что обстоятельства Гедды Габлер недостаточны для того, чтобы покончить с собой. Для большинства российских женщин это вообще не проблемы. Поскольку сама я очень поверхностно представала, что движет человеком, решившимся на суицид, то для работы над спектаклем мы пригласили психолога Ирину Лесскис. Она долго рассказывала про детство каждого героя и действительно помогла понять, в чем конфликт.
Нашей Ирине мы буквально воды не давали попить – забрасывали вопросами. Это был интереснейший опыт. Психология – прекрасная, а в нашей стране, к сожалению, недооцененная наука. Мало кто пытается разобраться в себе и обратиться за помощью к специалистам. Хотя жить от этого всем стало бы гораздо легче. Думаю, что у этого направления медицины большой потенциал.

– Да, но многих останавливает, что услуги психолога – это недешево.

– Безусловно, но ведь есть интернет и множество книг. Тут уж надо как-то самому копать. Знаете, я вообще очень увлекаюсь такой «самодеятельной» психологией, поскольку это напрямую связано с актерской профессией. Станиславский говорил, что нужно выявлять сверхзадачу героя. А для этого необходимо анализировать его поступки. Но человек говорит одно, делает другое, а хочет третье. Чтобы во всем этом разобраться, полезно иметь хотя бы базовые знания.

– Вы недавно сказали, что Станиславский устарел.
– Реалистический способ существования на сцене, безусловно, уместен в кино, где все должно быть достоверно, как в жизни, но в театре, с моей точки зрения, это не так интересно. Мне кажется, театр по сравнению с кинематографом силен как раз своим условным отношением к реальности – имея на сцене только стул и артиста, мы можем представить, что мы в космосе или растянуть время. Огромное количество современных театральных направлений не очень вписываются в систему Станиславского.

– В таком случае современный театр для вас – он какой?
– Будоражащий! Если я прихожу на спектакль и сразу все понимаю, мне становится скучно. Люблю прекрасные новые течения, например, вербатим. Люблю работы замечательных режиссеров – Андрея Могучего, Константина Богомолова, Юрия Бутусова…

– На вашем спектакле «Барабаны в ночи» всегда аншлаг.
– Да, «Барабаны» – это самобытное зрелище. Спектакль мы сделали очень быстро, для Бутусова – вообще ядерно. Два месяца не выходили из репзала, все пробовали, пробовали, пробовали – с раннего утра до позднего вечера. Многие этюды снимали на видео. Это был живой процесс – от чего-то отказывались, но потом, делая ту или иную сцену, вспоминали предыдущие находки. Недавно пересматривала и поняла, что в итоге почти все так или иначе вошли в спектакль.

На репетициях мы часто дурачились, и мне это ужасно нравилось – напоминало студенческие годы, когда ты можешь творить что угодно. Бутусов дает почувствовать себя свободным. С ним ты никогда не знаешь, что будет завтра, все может поменяться в одну секунду, и это прекрасно, потому что делает театр живым.

– Бутусов ставит спектакли этюдным методом. Делал «Три сестры», получился «Отелло» – пример уже, кажется, хрестоматийный.

– К «Барабанам» мы тоже не сразу пришли – сначала пробовали «Оптимистическую трагедию». Дело в том, что Юрий Николаевич очень тщательно отбирает материал, долго к нему присматривается. Его принцип: пока не попробуешь – не поймешь. В процессе проб он может прийти к мысли, что пока не готов ставить выбранную пьесу. Или артисты не готовы в ней играть. А зачем ставить то, что сейчас не получается? Может, лучше на время отложить тему и взяться за другую? Так было и с «Барабанами», и с «Добрым человеком из Сезуана», который «родился» из желания поставить «Идиота».

Спектакли Бутусова органично смотрятся в «Сатириконе», в Театре им. Вахтангова, но сильно отличаются от стилистики Театра им. Пушкина. И все-таки Юрий Николаевич, кажется, стал для театра родным.
– Да, это так. Когда приходит Бутусов, весь театр наготове: труппа и цеха стараются с максимальной отдачей и прилежанием помочь ему реализовать идею. Он настоящий художник: ему надо то одно, то другое, то третье, и это не капризы – он так «пишет». Все рады ему помочь. И импульс этот исходит, в первую очередь, от Евгения Александровича Писарева. Любому коллективу нужна толковая голова, способная ежедневно руководить, у нас такая голова есть, поэтому в театре всем комфортно.

– Но тем не менее, два режиссера – два совершенно разных творческих почерка. Чем интересен каждый?
– У Бутусова мне нравится то, что можно делать всякую ерунду, безобразничать и дурачиться. А Писарев – это актерская школа. На репетициях он прекрасно показывает – можно примерить на себя разные маски и тоже похулиганить, но по-другому.

– Вам везет на режиссеров. Но артисту всегда тесно в профессиональных рамках. К чему стремитесь?
По большому счету, у меня все есть, но мне хочется увидеть молодых режиссеров, чьи работы прозвучали бы убедительно. В Театре им. Пушкина два года подряд проводилась режиссерская лаборатория. Мне кажется, это крайне полезный опыт, который не требует серьезных затрат, но позволяет, скажем так, найти таланты. Кроме того, пробы здорово взбадривают труппу. Молодой режиссер нередко предлагает артисту совершенно новый ракурс, в результате появляются неожиданные распределения. Даже Евгений Александрович, который очень хорошо знает свою труппу, вдруг может увидеть кого-то в новом свете. Что-то может не получаться, но хорошо уже то, что происходит движение.

– А если про роли говорить, чувствуете, что чего-то не хватает?
– В современном театре клише и амплуа все больше размываются, но все-таки они есть. Поэтому, пока ты молода, тебе достается играть какую-нибудь Джульетту. Вот здесь-то мне и тесно, потому что, мне кажется, я больше характерная артистка, нежели героиня. Сейчас я чуточку взрослею и надеюсь, что эти границы наконец расширятся, а уж в старости я вообще рассчитываю оторваться.

– С кем мечтаете поработать?
С Серебренниковым. Его спектакль «Откровенные полароидные снимки» стал для меня сильнейшим потрясением еще в юности. Он меня прямо прибил. Это было классно. Поначалу сотрудничество вроде бы было возможно, но вскоре у Кирилла Семеновича появился свой театр, свои ученики… А потом случилось то, что случилось, и он находился там, где сложно ставить спектакли. Надеюсь, скоро это безумие закончится. Не знаю, дойдет ли дело до меня, но, если дойдет, это будет счастье сыграть в каком-нибудь его спектакле или фильме.

– В кино ваша дорога, кажется, складывается несколько сложнее, чем в театре. Журналисты часто спрашивают вас, почему вы не снимаетесь у своего отца режиссера Сергея Урсуляка. А для вас, видимо, естественно добиваться всего самой.

– В общем, да. И я благодарна за это своим родителям. Воспитание – штука сложная. С одной стороны, надо помогать своему ребенку, с другой, нельзя делать это слишком часто: чрезмерной опекой можно заблокировать какие-то важные рефлексы. А где эта тонкая грань – попробуй разберись. Быть родителем – тяжелый труд. Как приготовить человека к жизни, сильно не настаивая, но при этом не упустив? Часто задаю себе этот вопрос. Думаю, что и мои родители его себе задавали. В чем-то они мне помогали, в чем-то нет. И это дало определенные результаты.

– А в театр вас в детстве брали? Вы закулисный ребенок?
Нет, не закулисный, к сожалению. Брали только изредка, хотя мне ужасно нравилось бывать в театре! Эти артисты, эти шуточки… Помню, было мне лет одиннадцать, когда театр «Сатирикон», где служил мой папа, отправился в круиз на корабле. И мне посчастливилось к этому круизу примкнуть. Помню их прекрасные капустники и Константина Аркадьевича Райкина с его программой «Давай, артист!». Этот спектакль я просто обожала, смотрела его несколько раз. Каждую ночь мы ходили на дискотеку, и, несмотря на то, что я была малолетним клопом, по полной программе рвала танцпол вместе с сатириконовскими «стариками». Это очень яркое воспоминание, его не забыть. Я уже молчу по страны, которые мы увидели все вместе.

– Неудивительно, что в итоге вы пришли в театральный вуз. Есть убеждение, что все студенты Школы-студии МХАТ мечтают попасть в МХТ. А вы мечтали?
Пожалуй, да, но недолго. Понимаете, мы тогда только поступили – любой профессиональный театр производил на нас неизгладимое впечатление, а Художественный театр был совсем рядом, поэтому казалось, что хочется туда. Правда, на нашем курсе многие мечтали попасть в «Табакерку».

– Но вы оказались в Театре Пушкина.
Да, меня сюда очень быстро забрал Роман Ефимович Козак. Я и испугаться-то не успела.

– Так случилось, что оба ваши мастера – и Роман Козак, и Дмитрий Брусникин – ушли в очень молодом возрасте, и теперь нет возможности задать им вопрос. Но, наверное, вы до сих пор обращаетесь к опыту, который получили рядом с ними.
– Я не просто обращаюсь к опыту – я состою из этих людей. И Дмитрия Владимировича, и Романа Ефимовича я встретила, когда мне было всего 16 лет, а в этом возрасте подросток впитывает как губка. Вот я и впитала.
Роман Ефимович обладал невероятным чувством юмора. Он прекрасно понимал абсурд, поставил множество абсурдистских спектаклей. Работая с ним, всегда нужно было перевернуть все с ног на голову. Парадоксальность его мышления стала для меня прививкой от того, чтобы идти простым путем. Эти зерна давно проросли внутри меня, к ним добавилось много нового, но по-прежнему мои педагоги – больше чем просто учителя.

– Был спектакль, который стал для вас школой жизни?
– Конечно. «Ночи Кабирии» Аллы Сигаловой. Алла Михайловна не преподавала у меня на курсе, в ее руки я попала уже после окончания. Впервые мы встретились на спектакле «Ромео и Джульетта», где она ставила пластику, и там все прошло довольно хорошо. А вот потом, когда они с Козаком задумали постановку по фильму Феллини, Алла Михайловна взялась за меня по-настоящему. Быстро выяснилось, что фруктик я совсем не зрелый. К тому же, без царя в голове.

– Это ее формулировки?
Нет, ее формулировки публиковать нельзя. Она чуть с ума не сошла от моей бестолковости. Но в итоге все-таки переломила меня и добилась, чего хотела. На последних курсах Школы-студии Алла Михайловна делает со студентами пластические спектакли, и я всегда радуюсь за ребят, которым выпадает шанс с ней поработать. Алла Михайловна дает очень важные прикладные знания. Это и мизансценирование, и чувство партнера. В ее руках желтые цыплятки вдруг становятся чувственными. Нам, например, она всегда говорила: «Ну что вы как братья и сестры? Вы должны хотеть друг друга!». И действительно, мы были какие-то маленькие, глупенькие, у нас и романов-то на курсе было раз-два и обчелся. Алла Михайловна все это живо исправляет. И, разумеется, воспитывает чувство вкуса.

– Давайте к кино вернемся. Посмотрев перечень ваших ролей, понимаешь, что вам часто предлагают играть судью или следователя. Не задумывались почему?
– А вы посмотрите, про что у нас кино снимают – или про ментов, или про суды. Видимо, про это нам интересно рассказывать зрителям… У нас вообще такая «страна силовиков». Сейчас, правда, на врачей немножко переключились. Но врачей мне что-то пока не предлагают, только патологоанатомов.

– Ну, тоже врачи в каком-то смысле.
– Ну, да. А вообще, я вам так скажу: совершенно не понимаю, по какому принципу меня утверждают на роли. Иногда смотрю: черт возьми, ну, явно же моя роль! – нет. Или наоборот, присылаю сценарий, сидишь и думаешь: это у кого же такие фантазии?.. Тем не менее, чаще всего мне достаются персонажи с сильным характером, крепким внутренним стержнем. Видимо, я с этим как-то ассоциируюсь, не знаю. Мама немножко меня смягчила, но, вообще-то, характером я в папу, а он человек определенной позиции, которого сложно склонить в ту или иную сторону. У него сильная энергетика, наверное, в какой-то степени она передалась и мне.

В одной из ваших недавних работ вам, напротив, досталась лирическая роль. Вы сыграли жену Алексея Леонова в фильме «Время первых».
– Это роль на преодоление. Во-первых, не очень характерная. Во-вторых, я на такую женщину не похожа, мне сложно ее в себе найти. Но я видела фото Светланы Леоновой в молодости – вроде бы между нами есть некое портретное сходство. Видимо, для создателей картины это имело значение. Кстати, Евгений Миронов тоже очень похож на молодого Алексея Леонова. Я иногда ловила себя на том, что не могу понять, кто передо мной на самом деле.– Почему вы согласились сниматься?
– Тут множество факторов. Полный метр на большом экране, громкая премьера, но главное – возможность поработать с Евгением Витальевичем. Играть с ним здорово. Потому что с ним вообще не надо ничего играть. Рядом с таким партнером ты можешь только жить. Так что это была для меня важная встреча.

Александра УРСУЛЯК
Родилась: 4 февраля 1983 г.
Образование: актерский факультет Школы-студии МХАТ (курс Дмитрия Брусникина и Романа Козака, 2003).
Театральная карьера: спектакли в Театре Пушкина: «Ночи Кабирии», (реж. Алла Сигалова) «Одолжите тенора!» (реж. Евгений Писарев), «Мадам Бовари» (реж. Алла Сигалова), Offис (реж. Роман Козак), «Турандот» (реж. Константин Богомолов), «Бешеные деньги» (реж. Роман Козак), «Много шума из ничего» (реж. Евгений Писарев), «Добрый человек из Сезуана» (реж. Юрий Бутусов), «Женитьба Фигаро» (реж. Евгений Писарев), «Обещания на рассвете» (реж. Алексей Кузмин-Тарасов), «Барабаны в ночи» (реж. Юрий Бутусов), «Гардения» (реж. Семен Серзин), «Гедда Габлер» (реж. Анатолий Шульев) и др.
Кинокарьера: снималась в фильмах «Москва, я люблю тебя!», «Орлова и Александров», «Екатерина. Взлет», «Время первых», «Подбросы» и др.

Фото: Екатерина Цветкова