Андрей Заводюк: «Я со студентами такой же эмоциональный: кричу, ругаюсь, плачу»

Андрей Заводюк играет в театре уже больше тридцати лет, из них последние восемнадцать его можно регулярно видеть на сцене Московского театра им Пушкина. Обладая необыкновенной харизмой, актер одинаково органично смотрится как в лиричных, так и в комедийных ролях. При этом он еще активно снимается в кино, преподает в театральном вузе и успевает участвовать в проектах вместе с SounDrama. Поэтому новость о присвоении Андрею Заводюку звания Заслуженного артиста России была логичным подтверждением его работы. Нам удалось встретиться с артистом перед вечерним спектаклем, чтобы поговорить с ним о зрительском ханжестве, дружбе со студентами и скорой премьере по пьесе Макдонаха.

- Для начала хочу поздравить Вас с присвоением звания Заслуженного артиста России.

- Спасибо.

- В Положении написано, что выдается оно высокопрофессиональным артистам. Для Вас это определенная планка или приятный факт, не более того?

- Это просто неожиданный, но очень приятный момент. Но как я и жил, и работал до него, так и буду продолжать это делать.

- Награду выдают профессионалы, а для Вас важен зрительский фидбэк? Вы читаете отзывы, рецензии, которые выходят?

- Я читаю профессиональные отзывы, конечно, но мне гораздо важнее, что пишут о выходящих в моем театре спектаклях, в которых я занят, обычные зрители. Вот это мне интересно.

- Сейчас появился еще новый тип зрителя – блогеры, которые имеют свою аудиторию. И к ним иногда прислушиваются больше, чем к профессиональным критикам. Как Вы к этому относитесь?

-Нормально. Потому что если бы я сам был не артистом, а, например, стоматологом, и при этом очень любил бы ходить в театр, у меня бы тоже, наверное, был какой-то блог, и я бы писал там обо всем увиденном и что я об этом думаю.

- При этом у зрителей может быть разная реакция – иногда они, например, могут уйти во время спектакля.

- Да, конечно.

- Вас это расстраивает, или просто не обращаете на это внимание?

- Нет. Я их понимаю, потому что человек может увиденное не принять, не подключиться, эмоционально на это не ответить. А если так, то ему становится скучно или неинтересно, и тогда он может встать и уйти. Я иногда тоже так делаю, но стараюсь всё-таки дождаться антракта (смеется — прим. Ред.).

- В этом сезоне в Театре Пушкина Вы как раз сыграли в спектакле «Семинар», который вызвал неоднозначную реакцию. Во многом из-за обилия нецензурной речи, принадлежащей вашему герою.

- Мне все-таки кажется, что эта реакция какая-то ханжеская. Потому что это давно уже стало частью нашей речи. Я не говорю, что нужно эти емкие слова употреблять постоянно, но иногда без них не обойтись, а особенно в русском языке. У американцев есть всего пара-тройка таких жестких слов, которые они везде вставляют. А поскольку наш язык – великий и могучий, то он дал возможность появиться огромному количеству таких слов и определений. Может быть, в пьесе нецензурной речи действительно слишком много, но для моего персонажа Леонарда она необходима. Я в этом уверен.

- Спектакль по пьесе Терезы Ребек был очень популярен на Бродвее благодаря яркой работе и харизме прежде всего Алана Рикмана. Вы смотрели запись с его исполнением?

- Я видел небольшой фрагмент спектакля с его участием. Но я просто сделал это по-своему, вот и все. Может быть, я даже сделал это не по-американски, а по-русски – всё-таки это переводная пьеса, и здесь уже заключен некий барьер между нашей ментальностью. Хотя, конечно, можно было как-то стилизовать эту пьесу и на американский манер, но там очень много чисто языковой игры, она так сочинена. Это и вызывало такую бурную реакцию у бродвейской публики. У нас же эта реакция гораздо скромнее, потому что всё равно есть трудности перевода. Это ни в коем случае это не умаляет ее достоинств, но от менталитета же никуда не денешься, и будет довольно смешно, если мы всерьез начнем изображать всех этих ребят с Манхэттена…

- Вы сами преподаете в ГИТИСе. Вы согласны с методами, которые использует Леонард?

- Вы знаете, это все как-то так сошлось, что педагога пришлось еще и сыграть. Я со студентами такой же эмоциональный: кричу, ругаюсь, плачу. Тут недавно просто рыдал горючими слезами: что-то им рассказывая, так зашелся, что расчувствовался и пустил слезу. И они вместе со мной. Это было круто.

- Роль мастера, учителя в жизни человека, выбравшего творческую профессию достаточно велика. Вы чувствуете свою ответственность?

- Может быть, но скорее подсознательно. Сознательно я никогда ничего для себя не определял, потому что у меня не было никакого педагогического опыта вообще. И когда Владимир Панков, руководитель курса в ГИТИСе, меня пригласил, я, честно говоря, не знал, что делать, – я растерялся.Но потом я для себя решил, что мне нужно просто поделиться своим опытом, и все. Подтолкнуть их, спровоцировать на то, чтобы какие-то открытия они сделали сами. Потому что если человек одарен и у него, скажем, есть история, которую ему нужно рассказать и прожить, он сам попытается это сделать. Его нужно просто направить, помочь поверить в какие-то обстоятельства, чтобы он себя так вел и определенным образом реагировал. И я стараюсь дать им какие-то такие «маячки».

- Вы их ругаете?

- Естественно, иногда ругаю, чтобы расшевелить, может быть, их ленивую или уснувшую психику, как у нас принято говорить. А вот насчет какой-то «невероятной ответственности», которую я чувствую перед ними… Да нет, мы все живые люди, и я с ними стараюсь общаться абсолютно на равных, чтобы они особо не чувствовали этой разницы между педагогом и студентом. Чтобы они могли просто открыться, а для этого их нужно, прежде всего, как-то к себе расположить.То же самое и с моим сыном. Как я его воспитывал маленького? Я старался всегда быть ему другом. Поэтому со студентами, которым по 17-18 лет, надо просто дружить, но, естественно, с небольшой дистанцией.

- Вы не только играете в Театре Пушкина, но и заняты в других театрах, в том числе и в Центре драматургии и режиссуры. Это такая жажда работы?

- Нет. У меня в театре Пушкина 8 спектаклей, всё это огромные роли, и мне достаточно. Но с Владимиром Панковым, художественным руководителем ЦДР, мы прошли большой путь – и творческий, и человеческий, 15 лет вместе работали в студии SounDrama. Он приглашает меня в свою новую работу, и как я ему откажу?

- У Вас в ЦДР сейчас как раз будет премьера «Однорукого из Спокана» Мартина Макдонаха, где Вы играете главную роль, а режиссер – Владимир Панков.

- С Панковым у нас уже такой уровень взаимоотношений режиссера и актера, который я очень люблю. У меня не со всеми так складывается, но я очень счастлив, что и с Евгением Александровичем Писаревым (художественный руководитель Театра им Пушкина. – прим. ред.) у нас такие творческие отношения, когда мы уже понимаем друг друга с полуслова. Вот и Панков даёт тебе какую-то такую отправную точку, что ты уже идешь сам, включаешь интуицию и понимаешь, для чего всё это сделано. То есть мы говорим на одном языке. Хотя, честно говоря, я совсем не понимаю режиссуру, потому что для меня режиссеры – это люди, поцелованные Богом, гораздо более высокоодаренные, нежели артисты. Я не понимаю, как они всё это сочиняют, как это всё может уложиться в одной голове. А со своей актерской стороны я, как «инструмент» режиссера, уже знаю, как надо работать, с какой скоростью, каким способом выпилить этот узор или прочертить эту линию.

- Вы до этого были знакомы с материалом?

- Мы давно эту пьесу прочитали, и потом она как-то всё лежала, ждала своего времени.

- У Макдонаха достаточно специфический юмор. Во многих странах пьеса запрещена.

- Да, потому что там все очень жестко и безапелляционно, как, кстати, и у Терезы Ребек. Она тоже не выбирает выражения. Но Макдонах при всем этом такой нежный, лиричный! Мне бы хотелось, чтобы это разглядели. Потому что он пишет о несчастных людях, которые пытаются со своим несчастьем справиться и выйти к свету, стать счастливыми. Это очень важно.

- То есть пьеса все-таки, говорят, о сострадании?

- Абсолютно, при всей жесткости.

- А Вам Макдонах, как режиссер, нравится?

- Очень.

- То есть все номинации и награды за фильм «Три билборда на границе Эббинга» заслужены?

- Да. Потому что ему удалось так здорово и так просто рассказать о всемирной человеческой катастрофе, которая надвигается, – о человеческом бездушии. Это повсеместно сейчас. И на примере какой-то одной простой женщины поднять эту историю до притчевых высот – это прекрасно. Это и есть искусство.