Александра Урсуляк. Все в жизни воспринимаю как вызов

Александра Урсуляк – актриса, которую, без сомнения, можно назвать универсальной. Драма, комедия, мюзикл, включающий в себя владение вокалом и умение танцевать, – кажется, нет ни одного направления, неподвластного этой актрисе. Несколько лет назад театральную Москву буквально взорвала постановка Юрия Бутусова «Добрый человек из Сезуана», в которой Александра Урсуляк сыграла главную роль, по праву заслужив не только огромное количество восторженных отзывов,
но и премию «Золотая маска». Она не щадит себя в работе: всем, кто смотрел спектакль, навсегда запомнился финальный монолог ее героини Шен Те – отчаянный крик измученной женщины. И раз за разом, достигая высоких планок в профессии, Александра Урсуляк снова бросает себя в очередное приключение, еще азартнее предыдущего: проект «Танцы со звездами», участие в мюзикле «Чикаго»… Недавно в Театре имени Пушкина состоялась премьера нового спектакля Юрия Бутусова по пьесе Бертольта Брехта «Барабаны в ночи», в котором актриса снова играет главную женскую роль. Бутусов, Брехт, Урсуляк: эти три слагаемых – вполне вероятный залог успеха.

– «Барабаны в ночи» – ваша вторая работа с Юрием Бутусовым, и это снова пьеса Брехта. Выбор пьесы и автора был для вас закономерным или скорее неожиданным?

– Это, безусловно, неожиданность. Уже имея опыт работы с Брехтом, нам хотелось попробовать что-то совсем другое, чего мы не делали – ни я, ни Юрий Николаевич. Мы потратили довольно большое количество времени на всякие пробы и эксперименты в этой области. Выбор материала – очень живой процесс, связанный с тем, в какой внутренней форме, в каком состоянии и моменте времени находятся режиссер и артисты, какая ситуация на улице – в Москве, стране, мире. Насколько я поняла, эту пьесу Юрий Николаевич очень любит, он долго хранил ее на какой-то особый случай и вот теперь достал ее и предложил делать нам. Пьеса хорошая, неоднозначная, таинственная, непонятная. Все эти эпитеты хороши для работы именно с этим режиссером.

– Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать артист, чтобы сработаться с Юрием Бутусовым?

– Мне кажется, с одной стороны, надо иметь выдержку, терпение и готовность на все, а с другой стороны – осознавать, что ты работаешь с большим художником. Это самое важное. Понимая всю ответственность и величину этой фигуры, нужно быть готовым ко всему и в любых условиях.

– Вы много работали с Аллой Сигаловой, которая известна своим жестким характером. Было ли с ней работать сложнее, чем с Юрием Бутусовым?

– Алла Михайловна очень точно понимает, чего она от тебя хочет. Начиная с ней работать, я была совсем молодой артисткой, ничего не умеющей, а ей нужно было все и сразу, и она делала из меня человека очень жестким, угнетающим личность способом. Но она дала мне несметное количество профессиональных навыков: как работать с музыкальным материалом, со своим телом – огромное количество мелочей, которым по большому счету вообще не учат. Она мне дала большую школу. Благодаря спектаклям, выпущенным с Аллой Михайловной, мне удается работать так, как мы работаем с Юрием Николаевичем. После Аллы Михайловны мало что страшно. Юрий Николаевич, может быть, тяжело дается своей неопределенностью, в которой и заключается вся трудность работы с ним, – об этом вам, наверное, скажет любой артист, с ним работавший. Вся трудность возникает от того, что ты ничего не можешь понять: ни что мы будем делать, ни когда мы будем это делать, про что и для кого ты будешь играть, так или эдак, потом все опять наоборот и заново и уже не в этом сезоне, а в следующем. От всего этого можно сойти с ума. Но Юрий Николаевич вместе с тобой проходит этот путь, поскольку хочет сделать все как можно лучше.

– В «Добром человеке из Сезуана» грандиозное впечатление производит кульминационный момент спектакля – отчаянный монолог Шен Те в вашем исполнении, сцена мощная и, очевидно, сложная актерски. Где вы черпаете ресурс, силы для таких спектаклей?

– Каждый раз перед спектаклем я, конечно, ужасно волнуюсь: это большая ответственность, некая штанга, которую я должна поднять. Когда мы выпускали спектакль, я себя постоянно подбадривала тем, что говорила себе: «Я знаю, я могу это сделать», потому что очень много труда было вложено на репетициях, и этот труд не пропадает зря. Я очень готовила себя к тому, чтобы в таком спектакле выйти вот так. Конечно, бывает страшно, ответственно. Но я достаточно закаленный человек, и я выдерживаю это все и радостная иду домой.

– Ваш персонаж в спектакле «Добрый человек из Сезуана» – Шен Те, преображающаяся в своего вымышленного брата Шуй Та, – вынужден совмещать в себе мужские и женские черты характера. Какие качества пришлось вам открыть в себе во время репетиций этого спектакля?

– Сложный вопрос. Наверняка эта роль что-то открыла во мне, возможно, кто-то меня увидел иначе. Но для меня все, что есть в этом спектакле, – это я, все мои качества, только увеличенные, как под лупой.

Во время репетиций я предлагала Юрию Николаевичу многое из того, что есть во мне. Все это шло в работу, и этого было почти достаточно. Помню, мы никак не могли найти начало спектакля. И я очень сильно заболела тогда – то ли гриппом, то ли ангиной. Совсем потеряла голос. У меня был платок на шее, я все время в нем репетировала, и он, кстати, остался для Шуй Та. И когда мы в очередной раз пытались сделать первую сцену в лавке, когда Шен Те получает деньги и к ней приходят соседи, я села на ведро и стала говорить текст абсолютно без голоса, и мы придумали, что она такая хамка, хабалка, неприятнейшая личность. Так родилась эта сцена, практически вплотную к премьере.

– Героиня пьесы «Барабаны в ночи» находится в ситуации непростого жизненного выбора. На этом фактически выстроен весь сюжет. Вам приходилось бывать в жизни в подобных ситуациях, когда выбор дается очень сложно?

– Постановка спектакля – это всегда квест, как для актеров, так и для Юрия Николаевича. И нельзя лишать себя этого пути. В этом и смысл, и смак репетиции. Нельзя загадать загадку и тут же ее разгадать. Должен быть долгий и разнообразный квест, чтобы потом прийти к решению и переродиться. Эта тема новая для меня – предательство внутреннее и внешнее. Потому что мне кажется, когда есть другой выбор, это и есть предательство. Я во всех жизненных ситуациях делала очень определенный выбор – и в работе, и в личной жизни. Я слишком определенный человек.

– Вас всегда устраивает финал квеста?

– Я всегда принимаю любой свой опыт. Я буду стараться чисто с профессиональной точки зрения, чтобы доверие, выказанное мне, было оправданно. А в том, что мне будет интересно и что это будет какой-то итог, вывод для меня, в этом я стопроцентно уверена.

– Какая роль в театре стала для вас неожиданностью, когда, допустим, вы увидели приказ о распределении на роль и очень удивились?

– Не знаю, как в других театрах, но в нашем театре таких неожиданностей не бывает. Я безумно признательна нашему художественному руководителю Евгению Писареву за ощущение живого театра и партнерства. Если мы вместе готовимся к какому-то совместному шагу, то мы обсуждаем вместе будущий проект. Сейчас, мне кажется, театр можно строить только так, как у нас. Мы все-таки понимаем, что мы команда, что мы делаем одно дело, и каждый понимает, чем он может быть полезен в определенный промежуток времени. И существуют договоренности, цели, когда мы вместе размышляем, хватит ли нам времени, возможно это или невозможно, мы договариваемся и, проверив, все ли нормально, выпускаем.

Что касается творчества, то довольно неожиданной для меня ролью стала работа в любимом мной и коллегами спектакле «Обещание на рассвете» по роману Ромена Гари в филиале театра. Я играю маму взрослого мужчины, в этом и есть весь фокус этой роли и этого спектакля: он вспоминает ее в разных возрастах. Это фантастическая роль, такие попадаются очень-очень редко. Я долго не понимала, что это будет, и все было неожиданным: то, как я полюбила эту работу и как она получилась.

– Бывает ли у вас состояние растерянности, когда вы не знаете, как делать роль?

– Сейчас я нахожусь в таком состоянии. Я хорохорюсь, но на самом деле не знаю, как это будет.

– Вы воспринимаете это как вызов?

– Я вообще все в жизни воспринимаю как вызов, как задание для супергероя, как какой-то порог, который нужно преодолеть. Все, что дается нам в жизни, – испытание. И «Барабаны в ночи» будут тоже огромным испытанием, я в этом убеждена.

– А роль Велмы в мюзикле «Чикаго» тоже была для вас вызовом?

– Еще каким! Авантюра, вызов, испытание, преодоление… Я очень трудно входила в этот спектакль, это было непросто. Амбиции у меня очень сильные, а самолюбие, слава богу, не такое. Поэтому по моему самолюбию можно ударять достаточно много, это меня не останавливает. Но когда ты понимаешь, что ты один из огромной тучи народа и тебя узнают только по трехзначному номерку и все равно, кто ты – Лариса Долина, Филипп Киркоров или какой-то Вася Пупкин (кастинг проводят иностранцы, они ничего не знают о тебе, о твоих регалиях), они видят только то, что происходит в данный момент. И если не нравится – извините. Но ведь когда ты уже входишь в эту воду, то зачем сворачивать на полпути? Нужно было идти до победного конца, и я очень довольна, что пусть не сразу, но результат был очень приличный. И когда постановщики потом приезжали снова смотреть спектакль, они очень хорошо отзывались и благодарили меня за проделанную работу, тогда это уже выглядело очень достойно.

– Алла Сигалова видела спектакль с вашим участием, что-то говорила вам?

– Да! Я получила по полной программе, не сомневайтесь!

– Артистам мюзикла приходится играть почти каждый день. Сложно ли было вам, драматической актрисе, освоить эту форму?

– Мюзикл – это определенная система, в которую ты входишь. Компания «Стейдж Энтертейнмент» полностью соблюдает тот механизм работы, как это происходит за границей, где все работает по одной схеме. Это очень удобно. Непросто, конечно, когда люди играют по 30 – 34 спектакля в месяц, но так можно жить. Там все сделано так, чтобы было максимально удобно. Конечно, мюзикл – это определенный жанр, тем более «Чикаго», который поставлен в стиле кабаре. Там другая система. Это требует сил, безусловно, но эта форма наращивается. Ты должен слышать оркестр, петь, танцевать и говорить одновременно. Потом это тебе дает определенные бонусы. Помню, в новогодние праздники мы играли две недели по два спектакля в день. Я вывезла детей на дачу, и каждый день вставала рано, ехала сто километров в МДМ, играла два спектак­ля, ехала сто километров обратно на дачу, ложилась спать, потом утром вставала, садилась за руль – и так две недели. Но такой опыт только помогает мне в жизни.

– Вы хотели бы снова поработать в мюзикле?

– С удовольствием. Для меня это огромный кусок жизни, я привязываюсь всей душой к людям, с которыми работаю, и когда мы видимся, это такие эмоции! Каждый год меня зовут на кастинг, даже туда, где нет подходящих для меня ролей, но мне все равно звонят. И у нас есть негласный договор, что когда-нибудь обязательно появится что-то, на что я соглашусь.

– Есть ли у вас определенные повседневные ритуалы, которые помогают вам настроиться на рабочий день?

– Самое главное и обязательное, чтобы обеспечить успех рабочего дня, – я должна выспаться. Если я не выспалась, ничего хорошего из меня не выйдет.

– Вы сова или жаворонок?

– У меня двое детей, я никто! Я сплю, когда есть возможность. Конечно, бывает, я могу досидеть до полвторого, а в семь вставать, и это ужас, и дальше я начинаю себя ругать. Но когда у меня важный выпуск, или съемки, или запись шоу, то я нахожусь в военном режиме. Что бы ни было, я должна спать. В каких-то моментах я бываю жесткой с детьми, говорю им: девять часов, у меня завтра сложный день, пора спать.

– Вы строгая мама?

– Достаточно.

– Вы тоже выросли в актерской семье. Ваше детство и детство ваших дочек, насколько оно разное? Ваши родители уделяли вам много внимания?

– Между моими детьми и мной, ребенком, жившим в то время, – две большие разницы. Во-первых, разный временной контекст. Сейчас мы живем в другой стране. Я родилась в 1983 году, когда разваливался на части, гнил СССР. Мои родители были молодыми людьми, они окончили театральный институт и оказались никому не нужны. Папу не брали ни в один театр, он чудом попал в «Сатирикон». Потом настала перестройка, папа три года не мог поступить на кинорежиссуру. Это были абсолютно другие времена, все были нищие, работы не было. Постоянные бабушки, дедушки, разговоры о накопленных и рухнувших в Сбербанке пенсиях – вот все мое детство. У моих детей все иначе, в чем-то благополучнее, но вообще, иначе, потому что они живут в других предлагаемых обстоятельствах.

– Вы хотели бы, чтобы ваши дети пошли в актерскую профессию?

– Не знаю, насколько я вообще имею право что-либо хотеть от них. Это их жизнь. Я постараюсь показать им и другие возможности, раскрыть в них все, что возможно. Но как сложится, так сложится, я ни на чем не настаиваю.

– Как вы распределяете свой график между театрами, съемками и семьей? Что является для вас главным?

– Основной мой приоритет в жизни – семья, а в работе – театр. Я стараюсь относиться максимально серьезно ко всему, что делаю, насколько это возможно. Но в разные моменты все бывает по-разному. В период, когда я не нужна в театре и у меня нет съемок, я с удовольствием и радостью втюхиваю свое свободное время в семью, детей, дом, готовлю, стираю, убираю. Но в период выпуска премьеры я говорю своим близким: «До свидания» – и это для всех абсолютно ясно и понятно. Меня будут ждать через два месяца. Когда у меня начнутся съемки, я напишу заявление в театре, скажу всем, что меня нет, а потом снова вернусь обратно.

– Вы устанавливаете для себя какие-то планки, которые нужно взять, в профессиональном или личностном плане? Чего-то достичь, куда-то съездить или, например, прыгнуть с парашютом?

– Наверное, устанавливаю. Но в реальной жизни я не собираюсь прыгать с парашютом: это не ко мне. Я очень этого боюсь и в свой драгоценный отдых себя таким не терзаю. Я боюсь даже летать на самолете, у меня аэрофобия, а с рождением детей все эти страхи усилились. В Диснейленде я отказалась кататься на американских горках. Мне хватает драйва в жизни, с этим у меня нет никаких проблем. А если говорить с профессиональной точки зрения, то тут я постоянно устраиваю себе прыжки с парашютом, без парашюта, ныряние в Марианскую впадину, и, мне кажется, это правильно. Меня это расширяет в профессиональном плане.

– Вы очень много работаете. Каков ваш идеальный отдых?

– Идеально комфорт, желательно море, хотя плаваю я не так много. Мне нравится сидеть на берегу и читать. Я очень неорганизованный человек по своей сути, но нужно везде успевать, и быть каждый день в расписании для меня – дикий стресс. И когда удается расслабиться на природе, у моря, я перестаю ощущать вечный тик-так в голове, могу с кем-то беседовать очень долго и не думать, что я должна куда-то успеть, вот это самый важный для меня отдых.

– Вы играете в театре, на сцене которого когда-то творила великая актриса Алиса Коонен, идеал для многих артистов. Есть ли у вас кумиры в актерской профессии, те, чье творчество является для вас ориентиром?

– Очень сложно назвать кого-то единственного и неповторимого. Мне кажется, это неправильно – лишать себя индивидуального пути. Но вы вспомнили про Алису Георгиевну, а я хочу сказать, что именно в ней есть такая нота. Я говорю есть, потому что мне кажется, что она существует, ведь энергии никуда не уходят. Она была очень смелая, очень разнообразная и разноплановая и много могущая. Когда мы готовились к столетию Камерного театра, я много читала о ней. Мне близка ее жизненная позиция. Она выступала в кабаре, участвовала в капустниках, показывала акробатические этюды, пела романсы, от нее сходили с ума. Она ушла от Станиславского – личности мировой величины, ей было душно в Художественном театре. Она для меня не кумир, но звезда, которая меня согревает. Не люблю разговоры о мистике, об экстрасенсах. Но я верю в энергию, ведь театр – это искусство, связанное с передачей энергией. И я убеждена, что энергия Алисы Коонен живет здесь по-прежнему.