Василий Бархатов: «Цинизм – это крайнее проявление романтизма»

Дважды номинант «Золотой маски», Василий Бархатов, до неприличия рано (в 22 года) и громко заявивший о себе в оперной режиссуре, репетирует в Театре им. Пушкина  «Разбойников» Фридриха Шиллера. О том, как молодого баловня оперной сцены занесло на сцену драматическую, почему выбор пал на юношескую драму Фридриха Шиллера и кто такие сегодня «разбойники», молодой режиссер за несколько дней до премьеры рассказал МАРИНЕ ШИМАДИНОЙ. — Почему вас из оперы занесло в драму? Устали от оперных страстей?— Скорее, наоборот, из драмы меня занесло в оперу. Я сначала хотел поступать на режиссуру, но потом встретил своего будущего профессора Розетту Немчинскую, которая меня переманила на оперное поле. Но я всегда хотел вернуться в драматический театр и понять, получится у меня что-нибудь или нет. — И как, получается?— В драматическом театре работать гораздо сложнее. В опере есть четкая музыкальная драматургия, заложенная композитором. Если певец просто разучит партию и сам хорошо споет ее, это будет понятно и убедительно. А если актер выразительно прочитает текст с листа, из этого ничего путного не получится. Пьеса не способна сама себя подать. — Но, наверное, в драматическом театре меньше сил уходит на борьбу со строптивыми актерами?— У драматических актеров гораздо больше вопросов к режиссеру. И если тебе не хватает мозгов, чтобы продумать все до мелочей, они не будут давать тебе спуску. Я работаю с молодыми актерами, это последний выпуск Романа Козака и ребята постарше — Александр Матросов, Миллер, Дадонов, который у Доннеллана играет Оливию. Они все замечательные. Трения иногда возникают. Но все равно это более убедительный и конструктивный разговор, чем с оперными солистами, которые наотрез отказываются что-то делать, чего не умеют или не понимают. — А почему вдруг «Разбойники»?— «Разбойников» я всегда хотел поставить, но долго не мог понять, кто эти люди сегодня. Понятно, что рассказывать о тех, кто с бейсбольной битой уходит в леса и выколачивает из людей последние деньги, то есть делать продолжение «Бригады» на материале Шиллера, — глупо. И только когда я придумал род их деятельности в современном контексте, сам язык их бунта, я пошел на разговор к Роману Козаку. Он не очень хотел ставить в афишу такое название, и я его понимаю — суровая костюмная классика у всех вызывает недоверие. И удач на этом материале в российском театре не было уже очень давно. Я сильно сократил пьесу. Не столько из-за хронометража, сколько потому, что там есть странные для современного зрителя драматургические ходы: по сто раз повторять одно и то же, вкладывать одну и ту же мысль в уста разным героям, чтобы даже самый тупой догадался, о чем именно идет речь. Но сейчас зритель другой, он ловит смыслы на лету. OPENSPACE.RU, 15.12.2009