Трудно быть добрым

 «Добрый человек из Сезуана» не имеет права быть плохим — так, видимо, повелось в театральной Москве с тех пор, как Юрий Любимов в 1961 году сделал своего легендарного «Человека» и с него началась новая Таганка. В 2013-м Юрий Бутусов вернул пьесу Брехта, но уже на сцену Пушкинского театра, и о нем вся Москва даже не спорит — говорит, успокоиться не может. В причинах массового возбуждения пытался разобраться обозреватель «МК».

Бутусов из Петербурга до бесстыдства раздел московскую сцену. Виден кирпичный задник, штанкеты и даже то, что спрятано в «карманах». Господа, в эфире кабаре «Все на продажу» — ценности этого мира, которые оказываются под вечной переоценкой. И неважно, где идет уценочный процесс — в китайском ли квартале прошлого века с обитателями Брехта, или в Первопрестольной, в грязный слякотный вечер весны нынешнего века с москвичами. Проститутка Шен Те или любой, кто пришел в театр со службы, одинаково, как дефис, зажаты между выбором: добро или зло? И чем сегодня они друг от друга отличаются? Каждому времени свое добро и зло, свое хорошо и плохо. Хорошо, что русских сироток депутаты с ожиревшей душой не пускают в американские семьи? А оставляют на убой собственным алкашам-родителям.

Режиссер со своим постоянным художником Шишкиным убрали со сцены какие бы то ни было признаки времени и строя, и даже музыка Пауля Дессау, не раз оформлявшего спектакли самого Бертольда Брехта в «Берлинер ансамбле», звучит очень современно. Музыканты из ансамбля «Чистая музыка» Игоря Горского расположились на сцене и практически без пауз подзвучивают в общем-то трагическую историю.

Это именно кабаре — с зонгами на немецком, и этот жесткий, на открытом звуке язык вносит что-то неожиданное в привычную для нашего уха интонацию. Здесь танцы, заряженные коллективной энергией или медитативностью одиночек. Здесь не люди, а маски, и, конечно, переодевания — женщин в мужчин и наоборот. Гротеск и фарс в игре. Но не искрящимся фейерверком впечатляет это кабаре, а совмещением тишины и ярости, минимализма и перебора.

На сцене вроде бы много всего — несколько велосипедов с ездоками, три ветвистых голых дерева тянутся под колосники, на кирпичный задник деликатно наплывают проекции (исключительно замечательные), сверху сыплется рис, разлетаясь брызгами... Опять же музыканты сидят... И при этом ощущение легкости воздуха и пустоты пространства. Зонги, пропетые яростно, как в последний раз (браво, Александра Урсуляк, Вера Воронкова, Александр Матросов!!!), — и пугающая тишина важных сцен.

«Бедный человек» — безусловный бенефис Александры Урсуляк. Едина в двух лицах — проститутка Шен Те и ее брат Шуи Та, как две стороны одной медали, добро и зло, которое рисуется тут же, не скрываясь за кулисами. Вот добрая Шен Те, глядя в зеркальце, подрисовала углем закрученные усы — и, даже не забив растрепанные волосы под шляпу, становится ее расчетливым, злым братом Шуи Та. Степень условности такая, что и опере не снилась — брат, как и сестра, на седьмом месяце беременности, и эта зеркальность только добавляет ужаса всей истории про доброго человека. Нашелся только один добрый, да и то — проститутка.

А ведь она так хотела быть доброй к людям — в невыносимых обстоятельствах нищеты, в любви, в богатстве, а люди... Они ведут себя как люди... Глаза... От сцены к сцене ее глаза, сначала усталые и пустые, наполняются светом и нестерпимой болью. Кажется, что на пределе чувств проводит Урсуляк финалы двух актов. Позже, уже в гардеробе, я слышала, как администратор театра говорил манерно кому-то из знакомых: «Ой, мы так боимся, что ее у нас переманят. Кто-кто... да Табаков во МХАТ». Опасения, замечу, не напрасны.

Но «Добрый человек» открыл лично мне и другого исполнителя — Александра Арсентьева в роли безработного летчика. Всегда герой-красавец, на этот раз Саша показал себя серьезнейшим драматическим актером, и вместе с Урсуляк они составили блестящую партнерскую пару. Он мерзок, он жалок, жесток, истеричен, но обаятелен.

Кабаре после последнего зонга Шен Те, пропетого на пределе отчаяния, резко обрывается глухой тишиной и слепой чернотой, которая злобно пожирает последний полукрик последнего доброго человека — «Помогите!..»